Коглин
Шрифт:
— Но это делали другие люди нашей профессии. — Джо поставил рюмку на угол стола и стал расхаживать по ковру, стараясь подыскать слова. — Каждая часть того, чем мы занимаемся, питает собой другие части, другие отсеки. Прибыль от продажи выпивки идет на плату девкам, а девки платят за наркотики, которые нужны, чтобы залучить других девок, заставить их трахаться с незнакомцами ради нашей выгоды. А если те девчонки попытаются соскочить с этой дряни или перестать слушаться, их бьют, Эстебан, ты это знаешь. Они пытаются слезть, но они могут попасться какому-нибудь смышленому
— Такова неприятная сторона жизни вне закона.
— Чушь, — бросил Джо. — Мы не просто живем вне закона. Мы гангстеры.
Эстебан ненадолго встретился с ним глазами. И сказал:
— Не стоит с тобой говорить, когда ты в таком состоянии. — Он поставил обрамленную фотографию на стол и перевел взгляд на нее. — Мы не сторожа братьям нашим, Джозеф. Более того, наши братья оскорбятся от предположения, что они не могут позаботиться о себе сами.
«Лоретта, — думал Джо, — Лоретта, Лоретта. Мы все брали и брали у тебя — и думали, что тебе каким-то образом удастся продержаться без того, что мы у тебя украли».
Эстебан указал на снимок:
— Посмотри на этих людей. Они танцуют и поют. Они живут. Потому что назавтра все они могут быть мертвы. Мы можем умереть уже завтра. И я, и ты. И если кто-нибудь из этих гуляк — скажем, вот этот…
Эстебан указал на господина с бульдожьей физиономией, в белом смокинге, с кучкой женщин, сгрудившихся за его спиной, будто они намеревались поднять этого борова на плечи. Все женщины так и переливались блестками и ламе. [132]
132
Ламе — тонкая парчовая ткань, в которую вплетены металлические нити.
— Если ему суждено погибнуть в своей машине по пути домой, потому что он перебрал «Бочкового рома Суареса» и дорога перед ним двоится, — наша ли в том вина?
Джо посмотрел на всех этих прелестных женщин за спиной у мужчины с бульдожьей рожей. Большинство — кубинки, волосы и глаза у них того же цвета, что у Грасиэлы.
— Наша ли в том вина?
У всех женщин, кроме одной. Она меньше ростом, смотрит не в объектив, а куда-то в сторону, за край кадра, словно, когда сработала вспышка, кто-то вошел в зал и окликнул ее. Женщина со светлыми волосами, с глазами бледными, как зима.
— Что? — переспросил Джо.
— Наша ли в том вина? — повторил Эстебан еще раз. — Если какой-нибудь mamon [133] решит…
— Когда ты это снял?
— Когда?
— Да, да. Когда?
— На открытии «Шика».
— И когда он открылся?
— В прошлом месяце.
Джо посмотрел на него через стол:
— Ты уверен?
Эстебан рассмеялся:
— Конечно уверен. Это же мой ресторан.
Джо
133
Пьяный тип (исп.).
— А ты никак не мог снять это фото в какое-то другое время? А потом оно случайно попало к тем, которые ты сделал в прошлом месяце?
— Что? Нет. В какое еще другое время?
— Скажем, шесть лет назад.
Эстебан покачал головой, он еще посмеивался, но глаза его уже озабоченно потемнели.
— Нет-нет-нет, Джозеф. Эту я снял месяц назад. А в чем дело?
— Видишь эту женщину, вот здесь? — Джо ткнул пальцем на лицо Эммы Гулд. — Она мертва с двадцать седьмого года.
Часть III
Все непутевые дети
1933–1935
Глава двадцать третья
Стрижка
— Ты уверен, что это она? — спросил Дион на другое утро, придя в кабинет к Джо.
Из внутреннего кармана Джо вынул фотографию, которую Эстебан вчера извлек из рамки. Положил ее на стол перед Дионом:
— А вот посмотри.
Глаза Диона заблуждали по снимку, замерли, расширились.
— Точно. Она самая. — Он покосился на Джо. — Ты Грасиэле сказал?
— Нет.
— Почему это?
— А ты своим женщинам все рассказываешь?
— Ни хрена я им не рассказываю, но ты почувствительней меня. И потом, у нее же твой ребенок в животе.
— Верно. — Он поднял глаза вверх, к медному потолку. — Я ей пока не сказал, потому что не знаю, как это сделать.
— Да запросто, — отозвался Дион. — Скажи: «Детка, крошка, золотце, помнишь ту девчонку, за которой я ухлестывал еще до тебя? Я еще тебе говорил, что она померла? Ну так вот, она живехонька, обитает в своем родном городке и все еще выглядит довольно аппетитно. Кстати, об аппетитном, что у нас на обед?»
Сэл, стоявший у дверей, потупился, чтобы скрыть смешок.
— Доволен собой? — спросил Джо у Диона.
— Как всегда, — отозвался Дион; под его тушей скрипело кресло.
— Ди, — произнес Джо, — мы сейчас говорим о шести годах ярости, о шести годах, когда… — Джо махнул руками в воздухе, не в силах облечь это в слова. — Из-за этой ярости я выжил в Чарлстауне, из-за нее я чуть не сбросил Мазо с долбаной крыши, из-за нее я выставил Альберта Уайта из Тампы, из-за нее, черт побери, я…
— Отгрохал целую империю. Тоже из-за нее.
— Ну да.
— Так что, когда увидишь эту нашу знакомую, передай от меня спасибо, — попросил Дион.
Джо открыл рот, но не мог придумать, что на это ответить.
— Слушай, — продолжал Дион, — мне эта баба никогда не нравилась, сам знаешь. Но она как-то сумела тебя вдохновить, шеф. Тут уж сомнений нет. Я потому и спрашиваю, рассказал ты Грасиэле: она-то мне нравится. Даже очень.
— И мне тоже, — вставил Сэл, и они оба на него поглядели. Он поднял правую руку (в левой был «томпсон»). — Извиняюсь.