Кого не взяли на небо

Мглин Клим

На углу здания, под ржавым дождевым стоком, стояла абсолютно голая Йоля, воздев руки вверх, навстречу потоку воды. Белую кожу плеч покрывали многочисленные веснушки, а всё тело — не менее многочисленные царапины, ссадины и синяки. Большие розовые соски более чем скромных грудей, затвердели и соблазнительно торчали в разные стороны. Волосы отмылись от грязи и отливали красной медью. Она негромко напевала что-то в минорном ключе. Раздувая ноздри, словно бык, учуявший тореадора, Монакура, замедлился, зачарованный открывшимися ему видами.

Раненный, приметив

голую поющую девушку исступленно забился об землю и, издав жалобный вскрик, обхватил двумя руками сапоги сержанта. Монакура высвободился из страстных объятий и неохотно продолжил путь, часто оглядываясь назад.

* * *

— Звание, имя. Кто, откуда, почему, и так далее — по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой, — обратился Пуу к пленнику, привязанному к распятию в позе повторяющей оригинал.

Бывший диверсант нагревал чугунную кочергу в пламени костра, разложенного перед алтарём.

Раненный молчал, мышцы лица подрагивали, взгляд прикован к пламени. Из-за его плеча выглядывал улыбающийся красными губами Иисус.

Огромный барабанщик влепил ему оплеуху.

— Ммм, — замычал пленник.

— Значит отказываешься докладывать, — обрадовался гигант, вытаскивая раскаленную железяку из костра.

— Монакура, больной ты на голову ублюдок! — рассмеялась Аглая Бездна.

Она забралась на алтарь и вытащила кляп, плотно засунутый пленному в рот.

— Говори, иначе он тебя съест, — она сострадательно посмотрела на пленника и, открыв канадским штык-ножом консервную банку, уселась у костра.

— Воняет, как хер собачий! — отшвырнув жестянку, она потянулась за следующей.

Сержант поднял брови, швырнул кочергу обратно в костёр, и поднял отвергнутую провизию. Понюхал.

— Мелкая, это сардины, они всегда так пахнут, — заключил он, — Неужто не помнишь: сардины в масле, сардины в томатном соусе, сардины на завтрак, сардины на обед и, если останется, на ужин... Чего это ты там нашла? Вкусненькое?

— Ананасы, — с набитым ртом ответила девушка, — Смотри, — указала на двери кирхи, — Она реально блаженная.

Обнажённая Йоля шла будто по подиуму — лисьей походкой, ставя ступни на воображаемую линию. В одной руке она бережно несла меч в потёртых ножнах, в другой постиранное чёрное платье в белую крапинку. На правом бедре и части бритого лобка таился искусно изображённый дельфин на фоне океана. Когда владелица татуировки переставляла свои роскошные ноги, создавалась чудесная иллюзия движения блестящего красавца по катящимся голубым волнам.

— Меня зовут Хансель... Мы пришли с натовской базы... Она тут недалеко... Герта, моя сестра, она главная... Мы вас приметили ещё на въезде... У нас патруль стоял перед городом... Проследили, решили ночью напасть... — торопливо и бессвязно затараторил человек с креста, в ужасе глядя на приближающуюся девушку, — Уберите её от меня... Христом богом прошу...

— Тише, тише, — улыбающийся сержант снова подхватил раскаленную докрасна кочергу.

— Ты молодец, Хансель, — похвалил он пленника, — В твоём положении самое полезное действо — предавать своих. Однако

я приказал тебе сделать это стильно, членораздельно и лаконично. Ты же вещаешь, будто базарная бабка. Вот тебе первый урок.

Раскалённая кочерга впечаталась в наиболее скверный порез на теле распятого. Раздался шипящий треск — в воздухе запахло палёным мясом. Бедняга Хансель широко разинул рот, и бешено вращая красными глазами, попытался исторгнуть вопль, но выдал только невнятный шелест.

— На вашей базе бабы есть? — вполголоса спросил сержант, отводя глаза от голой Йоли, — Нормальные бабы?

Предводительница остановилась, привлечённая ходом допроса. Она подошла к сержанту вплотную и погладила по заросшей щеке.

— Малыш, нет сейчас никого нормального, — Йоля обвела пространство церкви зажатым в руке мечом, — Мы все тут ненормальные, а нормальные давно уж одесную господа нашего, там, — она показала мечом на потолок, где кружились нарисованные крылатые ангелы среди белых облаков, — Там, в раю.

— Я приду к тебе погреться сегодня ночью, — пообещала она, глядя в бездонные голубые глаза, грозно пучившиеся на красном лице.

— Только меч сними, — ухмыльнулся сержант, — Ладно, Хансель, ты ещё не ушел? Продолжай предавать своих и предавай, сука, подробно. Мелкая, подай мне соль.

Аглая Бездна послушно метнулась прочь, и вскоре вернулась с пожелтевшим от времени мешочком. Лохматый барабанщик сыпанул дорожку на тусклое лезвие армейского ножа и поднёс к открытой кровоточащей ране, зияющей на бедре распятого.

— Выкладывай, паскуда, всё о вашей горе-группировке, — лезвие накренилось — желтоватая струйка пролилась на красную, сочащуюся плоть.

Пронзительные вопли вознеслись вверх, под купол храма, где грустно улыбались нарисованные ангелы.

* * *

— Что там случилось? — спросил Якоб.

Герта покачала головой и сплюнула, но тягучая слюна не упала, а повисла, покачиваясь длинной жёлтой нитью. Она помогла себе рукой, скинув неудавшийся плевок на пол.

Девушка сидела на табурете, а толстяк возвышался сверху — злой, седой, с опасной бритвой в руке. Якоб плеснул ей на голову водки — Герта зажмурилась, в уголках глаз появились слезинки.

— Ну? — жирные пальцы повара грубо схватили остатки волос на её окровавленной плеши, бритва издала противный треск — к глубокой ране, оставленной гранитной крошкой кладбищенской ограды, прибавился свежий порез.

Снова полилась водка. Герта отклонилась, развернулась и выхватила у толстяка бутылку. Припала к горлышку, Два огромных глотка. Выдох. Ещё два.

— Ты невесть что возомнил о себе, старик. Да кто ты такой?

— Напомню, — Якоб схватил её за плечи и снова развернул спиной к себе, — Я тот, кто пожалел прекрасную грудь твоей матери, поэтому в младенчестве ты терзала отвислые сиськи моей никчёмной жёнушки. А твоему покойному отцу, что прикрыл меня от пули своим телом, я обещал, что позабочусь о тебе. И поверь — если для твоего блага понадобится тебя убить, я без раздумий убью. Отвечай, кто положил десяток наших и где Хансель?