Кого не взяли на небо
Шрифт:
— Откуда вы взялись?
Глаза, в которых нет ничего человеческого, тем не менее вновь осознают заданный вопрос и тварь опять произносит слова:
— Сан лавзирп аноддава воз йынбурт.
Я чувствую тяжёлое дыхание своих бойцов, что забыв осторожность, сгрудились сзади и слушают, и я ощущаю волны ужаса, что окутывает их всех.
Тварь тоже чувствует это.
Она широко открывает свою чудовищную пасть и внезапно исторгает оглушительный визг от которого виски сдавливает ледяным обручем.
Я сую дуло в разверстую зубастую пропасть
Трабл обводит нас испуганными глазами: пацан реально выглядит, как ссыкло, как же ему это удаётся; открывает рот, и постояв так секунд пять, закрывает его. Бойцы переглядываются между собой и грустно улыбаются. Сзади мы слышим приближающийся тихий шелест.
— Патроны давайте. И гранаты. Много давайте.
Дайпатрона штормит будто с литровой. Лицо мертвенно-бледное; струйки пота текут у него по щекам, с кончика носа капает. Он стоит, прислонившись к мокрой бетонной стене, и мы, проходя мимо, суём в его трясущиеся руки автоматные магазины и эргэдэшки.
— Спасибо за службу, солдат, — я на пару секунд замираю перед бойцом вытянувшись в «смирно» и отдаю честь.
Дайпатрон отвечает тем же.
— Помни, что только твой ум реален и бессмертен, всё остальное — лишь мираж, — сую ему гранату, и прохожу мимо, но Лещавая тормозит меня, уцепившись рукой за плечо героя.
Горячий и мокрый поцелуй расцветает на его щеке, расцветает и сам Дайпатрон.
Обвешанный боеприпасами, он стоит, пошатываясь и улыбается, провожая нас взглядом.
Треск крыльев всё ближе и мы прибавляем ходу.
Через десять ударов сердца сзади раздаётся короткая автоматная очередь, потом ещё одна и ещё одна.
Ещё через десять ударов до нас долетает грохот: одна граната, вторая, третья.
Опять треск автоматных выстрелов. Потом опять взрывы.
Мы уже далеко, грохот боя становится всё тише, и, после очередного поворота, до нас доносится лишь невнятный глухой шум.
Пол под ногами снова становится скользкий от крови и побитой саранчи опять целые груды. Но теперь встречаются и человеческие тела, и с каждым шагом изувеченных трупов солдат всё больше и больше.
Последний рубеж, понимаю я. Кажется, мы у цели.
Где-то сзади ухают еле слышные взрывы, воспринимаемые нами скорее ощущением вибрации стальных пластин под ногами, чем звуками разрывов противопехотных гранат. Невероятно, но Дайпатрон всё ещё держится. Смертельно отравленный, он один сдерживает десятки бронированных тварей. Реально, он круче, чем турель.
Коридор, хранящий следы тяжёлого боя, перешедшего в кровавую рукопашную свалку, упирается в стену. Там, за поворотом должно находиться некое помещение, где, судя по всему заперлись выжившие. Я поднимаю автомат и даю короткую очередь в темноту.
— Открывай, русские пришли, — ору сиплым голосом, после чего разряжаю ракетницу прямо перед собой.
Коридор впереди окрашивается зелёным
В коридорах тишина. Капает вода и, кажется, кто-то стонет.
Так и стоим, не рискуя завернуть за поворот, как вдруг до нас докатывается отзвук одинокого взрыва. Последняя граната Дайпатрона, и я готов побиться об заклад — её он не кинул.
— У нас где-то две минуты, — вопросительным тоном оповещает всех Упырь, смотря на меня и Горе.
Мы киваем, Упырь кивает сам себе, и отодвинув меня с привязанной Лещавой, направляется за поворот.
— Хохлатые, блядь, — его голос многократно отражается эхом от бетонных стен, — Чипу и Дейлу не до вас — хомяки однополый брак замутили. Если кто вам и поможет, то это мы, москали ватные. Ни разу не вижу белых капитуляционных флагов, или хотя бы фигуристой матрёшки, с борщом и караваем. Открывайте, мать вашу, у нас кузнечики на хвосте.
Мы, замершие за поворотом, слышим какой-то лязг, скрип и топот ног, грохочущих по стальному настилу пола кованными тяжёлыми ботинками. Выжившие проснулись. Я эффектно возникаю из-за угла, сопровождаемый остатками банды.
— Героям слава!
Мы с Лещавой замираем, синхронно воздев вверх руки в римском салюте.
Очкастый жирдяй в красной фланелевой рубахе и линялых широких джинсах, спешащий нам навстречу, останавливается, трагически сморщенное лицо светлеет, а трясущиеся щёки ползут в стороны, демонстрируя нерешительную улыбку. Скалятся и четверо встречающих нас бойцов: пожилые мужики, предплечья которых лежат на штурмовых винтовках, акцентируя наше внимание на свободных и пустых ладонях.
— Хой! — хором отвечают враги на наше приветствие.
Самый старый из них — здоровый кабанище, под два метра ростом, удивлённо разглядывает мою рожу, задирая вверх седую голову. Потом протягивает мне квадратную и плоскую, как камбала, флягу, объёмом в пару кварт.
Я принимаю подношение. Отвинчиваю крышечку, что повисает на изящной цепочке и, сделав небольшой глоток, передаю сосуд за спину, Лещавая ловит его обеими дрожащими руками и пару раз булькает, после чего заходится приступом сухого, лающего кашля. Но это не потому, что бурбон говёный. Джим Бим, он и в Африке — Джим Бим. Херово ей. Пузо распорото, но подлатать можно, и надежда имеется. Но долбаный яд урезает её шансы. Ей, конечно поменьше, чем Дайпатрону досталось, но всё же.
Так мы и стоим: недавние враги, а теперь просто люди, забывающие раздоры и сбивающиеся в стаю себе подобных перед лицом чего-то пугающего и необъяснимого. Мы молча пыримся друг на друга, но приближающийся треск и скрежет заставляет всех прервать эту игру в гляделки.
Двое из встречающих нас бойцов выдвигаются вперёд и занимают позицию на повороте, откуда мы только что вырулили, а толстяк, вновь одевший маску скорби и страха, нервно машет нам рукой, и устремляется вперёд, показывая путь.