Когти гнева
Шрифт:
Граф опустил лягушку на землю и поскрёб её лапой.
— Сообщение для Старшего … Барсу … ква … — не открывая глаз, пробормотала лягушка. — По данным … Младшего … член организации … Когти … гне-ква … бездомный кот с от … ква … потеря соединения … — Лягушка сладко засопела.
— Р-р-р-рота! Подъём! — оглушительно зарычал Граф.
Лягушка вздрогнула и проснулась:
— … бездомный чёрный кот с оторванным кваком …
— Что?!
— … восстанавливаю содинение по ква-каунту … Повторяю. Барсук Квакший! Пока ты квакся, я вквакивал. И вот что я наквакал. Один из членов террористической организации — чёрный квак. Особые приметы: отквакано ухо. Лично я за ним квакать не собираюсь. Моё дело — наквакать выквак до заквака и спасти мою прекрасную квакушку. На этом квак. — Лягушка
Граф наклонил голову набок и глубоко задумался.
— Если речь про чёрного бездомного кота с оторванным ухом — я его знаю, — сказал он наконец. — Его зовут Нуар. Он раньше, говорят, был авторитетом в большом городе, владел помойкой, но потом не поделил там с кем-то тер-р-риторию и перебр-р-рался в Охотки. Пытался запугать всё село, перебегал дорогу туда-сюда, хотел возглавить шайку местных котов — но местные его быстро на место поставили. Так что теперь он просто шестёрка, бегает туда-сюда с поручениями. Кто у них там главный, я не в кур-р-рсе, но этот Нуар и его бездомные дружки постоянно околачиваются у Нины Палны на заброшенной скотобойне. С тех пор как она перестала есть мясо и скотобойня не используется, там целыми днями ошиваются эти …
— На скотобойне! — Барсук Старший вскочил и забегал туда-сюда. — Ну конечно, на скотобойне … Псы, слушай мою команду! Сейчас же собрать всю свору! Оцепить скотобойню! Начинаем антитеррористическую операцию «Когти прочь»!
— Есть когти пр-р-рочь! — возбуждённо взвизгнул Граф.
— А ты, — Барсук Старший потормошил лапой лягушку, — будь добра, передай Барсукоту сообщение. Слышишь меня? Передай ему сообщение! — Он наклонился к лягушке и заорал ей прямо в ухо: — Сообщение! «Барсукот! Не отдавай выкуп, в этом нет никакого смысла! Срочно беги на скотобойню!» … Эй, приём? — Барсук старший схватил лягушку за лапку и потряс. — Ты слышишь? Ты передашь?
Лягушка болталась из стороны в сторону, безвольно обмякнув и приоткрыв пасть.
— Отключилась. — Барсук Старший вздохнул и осторожно уложил лягушку на землю. — Наверное, я что-то не так сделал.
Глава 21, в которой промелькнула вся жизнь
Фиолетово-красное, тревожное-кровавое, враждебное небо. Грозовые тучи набухают предзакатными синяками. Она одна летит в этом небе, никому не нужная, не важная, лишняя. Её не ценят. Не берегут. Её подвергают риску. Она летит, одинокая, покорная, кроткая, и кружится голова. Пульсируют болью ушибленный клюв и отбитый затылок. И красное солнце слепит ей глаза даже через тучи. Но слёз не будет. Нет, не дождётесь. Сороки не плачут.
— Вот выполню задание-то — и уволюсь к сычам собачьим, — заговорила сама с собой Сорока. Она не умела долго молчать, тишина ей казалась невыносимой. — Никто-то обо мне не думает. Никто-то не заботится. Всё-то только используют. «Сорока, дорогая, как твоё самочувствие?» — «Спасибо, неплохо». Но я-то думала, он меня навестить пришёл, я-то думала, Барсук-то за меня беспокоится. — Сорока тараторила всё быстрее и быстрее. — Поэтому-то я ответила вежливо, на головокружение не пожаловалась, на головную боль не пожаловалась, на стресс и то не пожаловалась. А он-то и говорит: «Ну, раз неплохо, тогда лети на задание». Ему-то надо, видите ли, срочное сообщение Барсукоту передать! Ему-то надо, понимаете, Барсукота-то остановить! Барсукоту-то, представляете, угрожает опасность! А он-то, видите ли, Барсук-то, с современным ква-каунтом не справляется. А я-то, получается, старая, несовременная, простая в использовании?! Со мной-то легко, получается, справиться? К хвосту-то груз прицепил — и готово!.. А у меня-то и хвост, между прочим, больной. Ещё бы, столько-то новостей на нём-то таскаю. Хвост-то и на перемену погоды ноет, и при резких поворотах хрустит и покалывает. И перья-то на нём все повыцвели … А ведь в молодости-то — какой у меня был красивый хвост! Длинный, блестящий, цвета чёрный металлик. Причём перед дождём-то отливал фиолетовым, во время дождя-то — синим, а после дождя-то зелёным … Такой-то был хвост, что ястребы, взглянув на него, застывали в воздухе и камнем падали вниз, а дятлы втыкали клювы в стволы
Продолжая стрекотать, Сорока сделала вираж над болотом:
— … А эти-то вот — современные, ленивые, наглые! Спят себе сном праведных головастиков, и никакой-то у них ответственности …
На поверхности болота, вокруг болота, на листьях кувшинок, в лужицах бурой жижи, на подстилке из прошлогодней травы — везде спали лягушки.
— … Ну естественно, их ква-каунт-то не работает! Тут-то одно из двух — либо спать, либо работать. И что это у них там такое-то? Что за штучки-то в болоте-то … — Сорока снизилась и пригляделась. — Ну-ка, ну-ка … какие-то корешочки … так сладко пахнут … да это же … валерьяна! Корешки-то — снотворные-то! Валерьяновые! Вот это новость-то! Ведь это кто-то усыпил всё болото-то! Ведь это кто-то испортил ква-каунт-то! Какая новость! Вот это новость-то! Вот это то-то-то-то-то!..
От возбуждения Сорока затарахтела так быстро, что слов стало не разобрать, голова закружилась, а клюв как будто потяжелел и потянул её вниз. Невероятным усилием воли она заставила себя замолчать, сделала три глубоких вдоха, как учила её в клинике Мышь Психолог, и стала летать по кругу, дожидаясь, когда к ней вернётся способность к членораздельной речи.
— Так … так … такую-то … новость-то … — речь вроде восстановилась, хотя голова кружилась по-прежнему, — такую-то новость я пропустить-то никак не могу! А принесу-ка я корешок на хвосте-то! Хоть мне Барсук-то сказал: лети за Барсукотом и ни на что-то, Сорока, не отвлекайся. Но мне-то что? Всего-то делов-то — подцепить корешок на хвост-то!..
Здесь самое важное — правильный угол наклона хвоста и чёткая работа маховых перьев. Сейчас она заложит крутой вираж, пролетит в одном сантиметре над поверхностью болота, подцепит хвостом вот тот вот удобный, дугообразный валерьяновый корень — и быстренько полетит дальше, за Барсукотом. Тем более она уже засекла Барсукота с высоты, он как раз подбирался к Охоткам, тут лететь-то до этих Охоток — пару минуток, не больше … Сорока сосредоточилась, прицелилась — и спикировала вертикально в болото.
— А поправку-то на головокружение-то я-то не сделала! — успела протараторить Сорока.
А потом вся жизнь пронеслась перед её внутренним взором: беззаботное птенчество в родительском гнезде, первый съеденный червячок, первый самостоятельный полёт, первая серьёзная новость, первая большая любовь, тот юный дятел, что втыкался клювом в деревья чаще других, когда она, помахивая иссиня-чёрным хвостом, пролетала мимо, — всё это Сорока успела вспомнить, прежде чем холодные, тёмные, тягучие воды болота сомкнулись над ней.
Глава 22, в которой готовятся к худшему
Барсукот запрыгнул на ограду двора Нины Палны и посмотрел в небо. Красноватый кусочек солнца ещё виднелся на горизонте — как прощальный взмах израненного хвоста, обещающий, однако, скорую встречу.
Он успел.
Он успел принести миллион шишей до заката.
Барсукот перемахнул с ограды на старый дуб и стал карабкаться вверх: дупло было высоко. Тот самый дуб, сказал он себе. Тот самый дуб, на котором он беспечно сидел вчера. Тот самый дуб, под сенью которого они болтали с Маркизой. Тот самый дуб, с ветвей которого он столько раз наблюдал, как Нина Пална чешет персидскую белоснежную шерсть самой красивой кошки на свете. Тот дуб, о который Маркиза точила когти. Её любимое дерево, хранившее её нежный и терпкий запах. Теперь оно, впрочем, хранило запах кого-то ещё. Чужие самцы. Трое грязных, чужих самцов. Они карабкались по этому стволу до него …