Кока-гола компани
Шрифт:
— Ага, а вот и мальчики-ебунчики!
— Привет, говорят Типтоп и Каско чуть ли ни в унисон.
— Ну, ребята, сейчас вы, е-моё, увидите одну пеночку. Блин, как я рад. Симпель помахивает в воздухе конвертом со снимками. Типтоп и Каско идут вслед за Симпелем через дорогу от ателье в кафе АНКЕР КАФЕ, где варят такой мерзкий кофе, что, выпив больше одной чашки, рискуешь заработать серьезные проблемы с желудком. Симпель удобно устраивается у окна за столиком для курящих. Все трое закуривают по сигарете. Такое впечатление, что в АНКЕРе для престарелых посетителей постоянно проводится необъявленное соревнование, кто отвратительнее кашляет. Симпель, оживленно посматривая то на одного, то на другого, открывает конверт и вытаскивает 24 сделанных со вспышкой снимка дебелого пуза Моники Б. Лексов, поперек которого вытатуировано ДУХОВНОСТЬ. Выглядит это на полноценный снаф.
— Ну как вам, а? начинает Симпель. Он широко улыбается. — Это брюхо жены детского психиатра Берлица, того самого сраного психиатра, который всю душу вынул из Лониля в школе. Ну как? Что скажете?
Типтоп с Каско кивают и улыбаются.
— А когда же это ты успел? спрашивает Типтоп.
— Сегодня ночью.
— Окей, окей… а это что, татуировка..?
— Да уж, бля, татуировка! Работал с настоящим профессиональным инструментом, ну и вообще. Уж ей, суке, придется попотеть, чтобы это смыть, да.
Хе-хе-хе. К большому удовольствию Каско и Типтопа Симпель рассказывает о вчерашнем вечере. В процессе рассказа он поясняет, что ситуация — я жалуюсь, нет — но ситуация была бы еще прикольнее, если бы жена Берлица правда была профессиональным дизайнером. Текстильный дизайн относительно безобиден, по мнению Симпеля, хотя раздражает безмерно, а вот объектный дизайн, напротив, такая штука, бороться с которой необходимо любыми средствами. Типтоп с Каско вежливо слушают, хотя они эту песню не раз слыхали и раньше. Из-за чего не в лом послушать ее и еще разок, так это потому, что она с каждым разом становится все более на хер заводной.
— …одно дело, демократичный дизайн домашней утвари, хотя и это достаточная дрянь, довольно значительная опасность заключается в том на хер факте, что всем вдруг понадобился этот сраный хороший вкус, и все сразу превратились в каких-то придурочных монстров, демонстрирующих свою сраную идентичность посредством всей этой вторичного дизайна дряни, что они себе накупают, лишь бы это выглядело достаточно непонятно, к ебене матери, вот зуб даю, и весь этот говенный дизайн ни с того ни с сего как бы вдруг превратился в средство воспитания, и эти гребаные дизайнеришки талдычат о морали и любви и человечности, и я уж и не знаю о каком они к хрену дерьме и не талдычат, и это, естественно, тащит за собой еще и худшее, а именно, что все эти сраные хуеголовые, что пыжатся предстать прогрессивными и вякают, что дизайн исчерпал свою функцию, и что он свою роль отыграл, теперь объявили о своем интересе к антиобъектам, каково? А? Е-мое! АНТИОБЪЕКТЫ! У дизайнеров вдруг появилась некая на хуй миссия, вишь ты, для них значение вдруг обрело мировоззрение населения, идит-ка, этим прогрессивным елдодизайнерам вдруг до зарезу понадобилось творить дизайн мировоззрения населения, и любви населения к окружающему миру, слышали такую чушь? Теперь вдруг настало время отбросить все эти воспитывающие объекты, лет так етит на пятьдесят припозднившись, заговорить об идеях и концептуальных задачах, ну, бля, это уж такая морока, что меня аж дрожь пробирает, вот смотри, Каско, я прям дрожу к ебене матери, вот что со мной делается, я к чертовой матери с ужасом предвижу тот день, когда это сраное дизайнерское представление о мире возьмет да и проникнет мне в тело, я этого, блядь, до смерти боюсь, я с собой порешу и со своей семьей в тот самый день, как идеи сраных пидоров-архитекторов и дизайнеров пролезут мне под кожу и просочатся в мою на хер кровеносную систему, так что я начну рушить свою семью дурным вкусом и гребаным дизайном, вот что херово-то, смотри, я весь дрожу, вот это, я тебе скажу, натурально херово, когда декадентские архиформалистические души, и декадентские архипиздяные в зад формалистические идеи дизайнеров и архитекторов начнут просачиваться и распространяться среди населения, лезть к людям в дом, ровно как весь этот сраный дизайн кофеварок и все эти сраные говняные жуткие блюда для фруктов, которые они наляпали, и превратят всех в грязных траханых дизайнероголовых декадентов, и вот это уже слишком, это уже, еб вашу мать, опасно, что всех задолбают погаными формалистскими идеями и погаными формалистскими взглядами, я вижу, как это произойдет, все вдруг станут такими к чертям собачьим сознательными, и все просто раздуются от уверенности в непогрешимости собственного вкуса, только представьте, это же, е-мое, просто ад на земле настанет, когда придет тот день, что все возомнят себя в глубине своих отстойных сердец королями долбаных дизайна или архитектуры, я вижу, как это будет, я это вижу, такой к богу в рай гнусной тенденции до сих пор еще и близко не наблюдалось, чтобы все вдруг — из-за этого долбаного раздутого, долбаного самодовольного дизайна — стали такими до хрена сознательными и самонадеянными и самокритичными и автономными и внимательными и скептичными к потребительству и скептичными к индустрии культуры и скептичными к массовым ценностям и скептичными к инновациям и скептичными к дизайну и такими типа адептами дзена и такими непризнанными и такими домашними бунтарями, но в то же время, в то же самое гребаное время — из-за этого высокомерного поганого спесивого сраного как бы самоучрежденного художественного дизайна — всем нужно быть такими к черту позитивными к потреблению и такими не-снобистскими-снобами и снисходительными к культурной индустрии и снисходительными к потреблению и порнолиберальными и аморальными и выше того и выше сего и выходящими за рамки жанров и неироничными и не-политико-политичными и не-дендистки-дендистскими и не-бобоистскими и так далее, и можно продолжать пока не сдохнешь нанизывать одну на другую все
И так далее, и тому подобное. И он еще раз разъясняет, что Моника Б. Лексов — дизайнер не самого опасного толка, но что он все же весьма удовлетворен тем, что судьба так распорядилась вчера вечером, что ему удалось нанести удар и по детской психиатрии, и по любительскому дизайну, и по буржуазному мещанству в одно и то же время. «Не часто нам представляется возможность решить проблему в комплексе», говорит он на полном серьезе.
Симпель поднимается и идет в туалет. И Каско, и Типтоп знают, что это посещение означает ксанакс, но когда Симпель возвращается назад к столику, взгляд у него еще более дикий. Каско и Типтоп, не в состоянии уловить связь между диким взглядом и рождественским праздником и окончанием четверти, напряженно выжидают.
— Е-мое, Каско, это же все уже завтра! Ты че, блин, забыл? Эй! Ты, блин, забыл, конечно, что завтра елка, если бы я сейчас в сортире не вспомнил об этом и не сказал тебе сейчас…
Говоря, Симпель кривляется и размахивает руками.
— Эээ, дданнет, говорит Каско.
— ТЫ МНЕ, КАСКО, НЕ ВРИ! НЕ ВРИ МНЕ, ГОВОРЮ Я!
Стоящий за стойкой официант оборачивается и смотрит на всех троих.
— Да не, блин, не вру я, мы с Типтопом вот уже сегодня, хрен, разговаривали об этом празднике, правда же, Типтоп?
— Угу…
— Правда же, Типтоп. Правда же, Типтоп. (Передразнивает Симпель.) — Да я про это забыл, ясно? И ты, Каско, еб твою мать, должен был мне напомнить! Только подумай, а если бы я забыл! Хорош бы ты был, если бы ты заявился туда без меня! Мальчик-ебунчик и чума Лониль ручка за ручку!
— Ну ты сбавь обороты-то, а то я с тобой на хер не пойду, бормочет Каско.
— ТЫ! ТЫ! ЧТОБ Я ЭТОГО НЕ СЛЫШАЛ! ТЫ! С ТАКИМИ ВЕЩАМИ НЕ ПИДЕРАСЯТ БЛЯДЬ КАСКО. ЭТО Я ТЕБЕ КОЗЕЛ ГОВОРЮ К ЕДРЕНЕ ФЕНЕ НЕ СМЕШНО! ТЫ НА ХРЕН ОБЯЗАН ПОЙТИ СО МНОЙ!
Официант снова оборачивается. Симпель продолжает верещать и сыпать ругательствами еще добрых пятнадцать секунд, не замечая ни официанта, ни вообще чего другого. После того как вопли прекращаются, а Каско понимает, что единственная возможность утихомирить его — это со всем соглашаться и успокаивать его обещаниями ну конечно же пойти вместе с ним, ну просто побузил малехо, и после того как Симпель еще раз говорит, что все это было совершенно к едрене фене не смешно, они решают двинуть дальше. Симпель, не затихая ни на секунду, талдычит о вероятных сценариях завтрашнего дня, но его догадки совсем далеки от того, что там на самом деле произойдет.
На улице слякоть, но достаточно холодно, чтобы от всех при дыхании поднимался морозный пар. Каско и Типтоп исхитряются перепрыгивать через самые одиозные слякотные кучи. Оба они хотели бы уберечь свою обувь от грязи. Симпель шлепает прямо вперед не глядя. Он рассказывает, каким средством обработал свои коричневые мокасины, но если присмотреться к ним, ничто не предвещает, что они выдержат напор кубометров грязюки, простирающейся вокруг. Если уж совсем честно, то Типтоп не раз бывал свидетелем того, как Симпель проклинал все и вся, вернувшись домой с насквозь промокшими и холодными как лед носками.
Достигнув консенсуса в деле покупки бюрека у Нафуниля, они сворачивают на Хусманнснгатен и проходят мимо ЛЭПТОПа, куда Каско уже грозились три или четыре раза больше не пускать из-за того, что он в сортире принимал снег. Каско существенно менее искусен в деле шмыгания в общественных местах, чем Типтоп и Мома-Айша. В последний раз охранники так серьезно к этому отнеслись и так его затюкали, что ему пришлось позвонить папе Хансу, чтобы папа Ханс заверил хозяина заведения в том, что ему ни в коем случае не стоит расценивать его сына, Каско, как проблему, ни этим вечером, ни в дальнейшем. Каско подумывает, кидая взгляды на насквозь промокшие туфли Симпеля, не попытаться ли ему раздобыть немножко снега к гребаному завтрашнему празднику елки. Двух секунд ему оказывается достаточно, чтобы принять решение, что так, пожалуй, будет всего разумнее. «У Айзенманна обычно бывает заначка», думает он, «наверное, смогу у него немножко прикупить».