Кокаин
Шрифт:
– А папаша-то, - говорила она подруге по телефону, - что-то уж слишком нежно сынка по попке похлопывает!
Часть 11
Открыв входную дверь, N только и успел заметить фигуру в темно-синей форменной одежде: в следующую секунду, слабо вскрикнув и взмахнув руками, заяц упал на пол, сраженный страшным ударом милицейской дубинки.
Часть 12
В том, что он случайно убил жену, когда та застала их с сыном в кровати, заяц-отец не признавался. Да и в самом деле: можно ли это назвать убийством? Та кричала, собиралась звонить в милицию, замахивалась стулом на мальчика. Он лишь толкнул ее ногой в грудь,
Возможно, ошибкой было то, что они с сыном не разрезали ее на пятьдесят маленьких кусков и не отправили бандеролью в Африку, а банально закопали ночью в саду под сиренью.
Часть 13
Приговор суда строг: смертная казнь через повешение.
Когда судья произнес приговор, сын, присутствующий на заседании, потерял сознание.
Часть 14
В ночь перед казнью сын пытается передать N отравленную морковку, но морковка попадает к скаредному судье: съев ее, тот погибает в страшных мучениях.
Часть 15
– Прощай, милый!
– кричит N, пока палач мажет веревку хозяйственным мылом.
– Не забывай меня!
– Никогда, никогда!
– отвечает из-за колючей проволоки сын, заливаясь слезами.
Палач поднимается на помост; петля ложится на заячьи плечи.
Часть 16
Но тут из-за туч появляется вдруг космический корабль из созвездия Сигма 15.18-бисZUT13-21х.
Необыкновенно пропорционально сложенные, обнаженные до пояса марсиане в прозрачных брюках убивают из своих лучевых пистолетов палача и охрану. В последний момент, движимый бессмысленной, слепой ненавистью, палач все-таки успевает выбить из-под N табуретку.
Сын закатывает глаза и снова теряет сознание.
А самый изящный из марсиан, блондин с чуть бледным от атаки лицом, положив ствол лучевого пистолета на левую руку, выстрелом разрезает веревку над головой повешенного.
Часть 17
Марсиане из созвездия Сигма 15.18-бисZUT13-21х уже давно наблюдали за этой ситуацией. Им доподлинно было известно, что мальчик не был сыном своего отца. То есть он был, конечно, сыном своего отца, но отец его был совсем другим зайцем.
Оказывается, убитая мать уже многие годы изменяла N, и именно таким образом, от случайной связи, и получился этот зайчонок.
Ничто больше не мешало их любви.
Часть 18
Мало того: государство, под давлением марсиан, выдало влюбленным денежную компенсацию и маленький уютный домик на полянке возле реки, тонну морковки и три килограмма презервативов для борьбы со СПИДом.
Эпилог
А главного из марсиан, того, что был так пронзительно бледен и так метко стрелял из своего лучевого пистолета, зайцы избрали почетным председателем их небольшой, но круглой планеты.
Скок-поскок и прыг-попрыг.
23
Мужики сидели за столом, по трое с каждой его стороны. Их было шестеро. Бородатые, стриженные под горшок, они пили чай из самовара, стоявшего в жару посреди стола на подогнувшихся от тяжести ножках, щелкали зубами, откусывая от желтоватой сахарной головы, до половины обмотанной куском газеты, сербали из блюдец прозрачную жидкость, чмокали, не разговаривали, думали. Сидели они за столом в тулупах, кто в смазных сапогах, кто в валенках, подбитых лосиной; в жизни своей я не видел более русских мужиков, даже по телевизору!
– Баба!
– закричал один из мужиков, оправляя
– Блины давай неси!
– Баба с возу - кобыле легче, - сказал другой, в красной рубахе, ворот которой торчал из-под тулупа.
Мужики посмеялись.
– У всякой бабки свои ухватки, - трезво заметил первый мужик.
– Баба что горшок - что ни влей, все кипит.
Это сказал Иван, мужик, как мне показалось, из них самый серьезный и справедливый. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Дарья, женщина лет тридцати пяти - сорока, пышная и румяная, с красной шеей, крупными плечами и сильными, мозолистыми руками. Ее типично русская тугая коса была обмотана вокруг головы. Захлопнув за спиною дверь ногой, она двинулась к столу в своем красном сарафане до пола, причем казалось, что девка не идет, а плывет по комнате.
– Ишь ты, как лебедка выступает, - заметил Селифан вполголоса.
Сняв с плеч коромысло, девка ставила на стол тарелки с горками раскаленных, истекавших маслом блинов, трехлитровые банки с красной икрой, запотевшие - только из погреба - штофы с колебавшейся за стеклом мутноватой жидкостью. Мужики смотрели на ее споро двигавшиеся руки.
Иван налил себе первым. Строго осмотрев мужиков, Иван кивнул и стал пить. Подождав, пока старшой допьет до половины, двинулись и остальные. Когда самогон был выпит, мужики одинаково размахнулись и, согласно русскому обычаю, бросили стаканы - кто в стену, кто об пол. "Наздрове!" - закричали русские мужики с ударением на предпоследний слог.
– Славно зазвенело, - сказала баба, отирая рукой вспотевшее лицо: изба была знатно натоплена.
– Уходи, баба, - сказал из угла Петр; судя по всему, это была его жена. - Не доводи до греха.
Поправив на плече сарафан, баба вышла из комнаты.
Мужики ели молча: деревянными огромными ложками выбирали они из банок икру, накладывали на золотые круги блинов; обжигаясь, пальцами сворачивали блины в толстые трубки и ели, обливаясь маслом, бившим из блинов: кусали (икра сыпалась на застегнутые до последней пуговицы тулупы, падала за голенища сапог, прыгала по полу, проваливаясь между досок), долго жевали, мерно шевеля черными бородами, усыпанными крошками и горошинами икры, звучно глотали и запивали самогоном, бросали стаканы в стены и об пол, снова кусали, набирали ложками икру, сыпали икру на тарелки прямо из банок, обсасывали сладкие масляные пальцы, туго сворачивали блины (икра выдавливалась наружу, как крем для обуви выдавливается из своего тюбика), запивали самогоном, пальцами выбирали из-за голенищ давленную икру, стирая ее с пальцев о горлышки банок, снова сворачивали блины, снова кусали, глотали, запивали и снова кусали.
Стукнула дверь: это баба просунула в комнату свою голову.
– Еще не объелись?
– Блин брюху не порча, - проговорил степенно Селифан, не оборачиваясь к бабе.
– Блин не клин, брюха не расколет, - поддержал его Петр, а потом добавил, но на этот раз суровей: - Шла бы ты, знаешь куда...
Дверь в сени притворилась.
Мужики отерлись рукавами тулупов.
– Ну что?
– спросил наконец Селифан Ивана.
– Читал?
Вместо ответа Иван сплюнул на пол. Петр проглотил кусок блина и в свою очередь обратился к Селифану.