«Коламбия пикчерз» представляет

Полякова Татьяна Викторовна

– Надо спросить у Веры, не останавливалась ли здесь Кошкина, – сказала мне Женька, когда я вышла из душа.

– Гостиница ей вряд ли по карману, – ответила я.

– Не скажи. Пенсионеры народ бережливый и на черный день непременно откладывают, а если дело, что ее сюда привело, важное, то не грех и потратиться. Прикинь, тут даже кондиционер есть. Я тащусь от российской глубинки. – Женька скрылась с глаз, а я прилегла и продолжила свои размышления.

Допустим, Кошкина в самом деле побывала здесь, но как узнать, что ей понадобилось в этих местах? Решила взглянуть

на те края, где когда-то служил ее отец? Судя по словам ее мужа, отца она терпеть не могла, так что желание довольно странное. Но из монастыря ей все-таки звонили, причем не ясно кто, а главное – с какой целью. Как связать все это с ее странной смертью?

Опять же нет совершенно никакой уверенности, что ее отец служил именно в этом месте. Я достала из чемодана пластиковую папку и еще раз просмотрела биографию отца Кошкиной. Такие обычно писали при поступлении на работу. Из какого-нибудь отдела кадров Петечка ее, должно быть, и позаимствовал. Петренко Степан Иванович, обычные анкетные данные. Родился в селе Михали Воронежской области, в 1946 году был призван в армию. В 49-м после демобилизации вернулся в Воронеж, поступил в техникум. Работал на стройке, в положенное время вышел на пенсию. Все. Можно добавить: в апреле этого года скончался. Петька обещал узнать, где проходил службу Петренко. Надо бы ему позвонить. Я потянулась к мобильному, но связи не было. Я тут же вспомнила слова матушки. Что ж, после обеда прогуляемся на тот берег, заодно Ромке позвоню, он, наверное, волнуется. Сообщу, что останемся тут на несколько дней. Ничего не выясним, так хоть отдохнем на природе. Места здесь и в самом деле красивые.

Через полчаса мы появились в холле. Вера, все-таки успев переодеться, сидела на веранде.

– Минут через двадцать накормим вас, – улыбнулась она. – Может, вам на веранде накрыть?

– Было бы замечательно, – ответила я. Пока Вера накрывала на стол, из кухни появилась женщина, судя по всему, та самая Надя, за которой посылали Любу. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы установить ее родство с Верой.

– Вы сестры? – спросила Женька.

– Сестры, сестры, – кивнула Надя. – И замуж за братьев вышли. Раньше были Кочетковы, а теперь все три Коноплевы.

– Вот вам щец, домашненьких, сейчас второе принесу. На ужин что хотите?

Мы обсудили меню на ужин и завтрак. Три женщины, сидя в сторонке, поглядывали на нас с таким умилением, точно мы их загулявшие чада, наконец-то решившие навестить родной дом.

– Много ли народу живет в деревне? – спросила Женька.

– Куда там много, считай, одни пенсионеры. Молодежь разъехалась. Мои в Питере, у Веры дети за Уралом, у Любы вообще на Камчатке. Приезжают редко. Вот мы втроем век и коротаем.

– А мужья?

Этот вопрос вызвал странную реакцию, женщины быстро переглянулись, вроде бы испуганно.

– Померли, – как-то неохотно ответила Вера. – Давно уже.

– А что такое? – не обратив внимания на реакцию женщин, продолжала расспросы Женька.

– Да так… Мой замерз, из соседнего села шел. Выпивши был, сильно. Ну и… случилось.

– А с остальными что?

–

У нас все мужики пьющие, вот и случается.

– Что, все трое погибли? – нахмурилась Женька.

– Ага. Один утонул, другого деревом придавило, помер, до больницы не довезли.

– А к детям переехать вы не думали?

– Куда уж, в такую-то даль. Как-нибудь здесь проживем. Втроем-то не страшно.

– В монастыре из местных никто не работает? – спросила Женька, поняв, что тему выбрала неподходящую.

– Как же, работают, и наши работают, и из города есть.

– Значит, помогаете монастырь восстанавливать?

– На гиблом месте обитель не строят, – ответила Надя, прозвучало это очень резко. Женщины вновь переглянулись, Вера едва заметно качнула головой. Надя сразу же поднялась.

– Пойду вам чаю принесу.

– А почему место гиблое?

– Это она так, не слушайте. Тюрьма здесь была, чего же хорошего?

– Сейчас многие храмы восстанавливают, – надеясь развить тему, заметила я.

– Ага-ага, – кивнула Люба.

– А что это за старичок у вас на губной гармошке играет? Мы, когда сюда ехали, его встретили, – спросила Женька. – Его жена Вальтером назвала.

– Ванькой его зовут, а Машка, сестра его, блажит, зовет собачьим именем. Слабоумный он, только и дела, что на гармошке играть.

– Вальтер – немецкое имя, – решила просветить людей подружка. – Довольно распространенное.

– Да? А я думала, так собаку кличут. У Красновых собака была, так же звали.

– Говорят, у вас после войны немцы пленные были?

– Были, – женщины вновь как-то странно переглянулись. – Дорогу строили.

– Много их было?

– Да нет, двадцать пять человек.

Такая точность меня слегка удивила.

– Двадцать пять?

– Ага. Мама говорила, сначала их пригнали человек пятьдесят, но в первую зиму половина померла. Ну, а эти прижились, железку строили, храм на кирпичи разбирали. А уж после немцев в монастыре тюрьму сделали, для своих то есть.

Как-то чувствовалось, что к разговору женщины охладели, вскоре у каждой нашлись какие-то дела, и мы с Женькой на веранде остались одни.

– Тебе не кажется, что здесь что-то… не так? – с трудом нашла подходящее слово Женька, глядя вслед удаляющейся Вере.

– Что не так? – передразнила я.

– В атмосфере ничего не чувствуешь?

– А ты чувствуешь?

– Как-то, знаешь ли, тревожно. И тетки эти. Такие, просто кровь с молоком, а мужья у всех трех погибли, и монастырь они не любят.

– Евгения Петровна, что на тебя опять нашло? – спросила я укоризненно. – Надеюсь, ты не считаешь наших хозяек упырями, которые кровь сосут у заезжих граждан.

Женька поежилась.

– Зря ты это сказала. Я ни на одной креста не видела. Странно, правда?

– Так, шизофрения прогрессирует, – вынуждена была констатировать я. – Давай лучше выспросим Веру, не останавливалась ли у них Кошкина. От этого гораздо больше пользы, чем от твоих глупых бредней.

Закончив чаепитие, мы покинули веранду, Веру обнаружили в магазине, она что-то выкладывала на полки.