Кольцо богини
Шрифт:
Всегда веселый и добродушный доктор (таких очень любят дети и истеричные женщины) говорит скороговоркой, хмурит седые брови и смотрит куда-то вбок, старается не встречаться взглядом. «А ведь, пожалуй, плохи мои дела, и вправду плохи!» — подумал Александр, но как-то равнодушно, отстраненно, как о постороннем.
— Доктор, сколько мне осталось?
— Ну… — Михаил Петрович развел руками, — не могу сказать ничего определенного. Если соблюдать режим…
— Сколько?
— Молодой человек, я вам не гадалка! —
Он подхватил свой чемоданчик и вышел, шумно пыхтя, словно паровоз на подъеме, и стуча сапогами. Александр проводил его до дверей и вежливо раскланялся. Ему было немного совестно, что добрейший Михаил Петрович так расстроился, но что поделаешь — тяжело человеку осознавать собственное бессилие!
Он уселся было к письменному столу и пододвинул к себе стопку ученических тетрадей, собранных вчера для проверки, когда стукнула входная дверь. Конни влетела стремительно, словно порыв ветра. Волосы растрепалась, глаза горят мрачным огнем… Такой, наверное, была Медея!
Ни слова не говоря, она подошла к нему, обняла, посмотрела в глаза.
— Что он сказал тебе, Саша? Что сказал?
Александр поначалу попытался взять веселый, насмешливый тон:
— Сказал, что все хорошо, здоров я как бык, на мне пахать можно и проживу еще сто лет, и вообще я — злостный симулянт!
Конни посмотрела на него исподлобья и бросила резко, почти грубо:
— Врешь.
Она села на кровать, обхватила голову руками и повторила:
— Врешь. Я его хорошо знаю.
Она не договорила — расплакалась. Он обнял ее, прижал к себе горячее, вздрагивающее от рыданий тело. Ложь — даже во спасение — показалась ему такой нелепой и неуместной, что Александр и сам чуть не заплакал он стыда и жалости к жене.
— Не надо, пожалуйста! — попросил он. — Доктор мне и вправду ничего не сказал. Он добрый человек, не хотел больного расстраивать.
— Правда? — Конни подняла голову. — Ну да, конечно. Прости. Я… — она торопливо отерла слезы, — я устала, день сегодня тяжелый был.
Да, да, конечно, тяжелый день… Теперь они будут лгать друг другу, отводить глаза и делать вид, будто не знают, что другой тоже лжет.
— Конни, послушай… — начал он, старательно подбирая слова, — не хочу тебя пугать, но… Всякое может случиться.
— Не смей! Я не хочу одна, не хочу…
Она резко высвободилась из его объятий и села на постели, поджав под себя босые ноги.
— Без тебя не останусь, так и знай. Я в больнице работаю, там — морфий… А мне терять нечего.
Конни даже плакать перестала, и в ее глазах полыхала такая решимость, что Александр не выдержал, отвернулся.
— Ну разве так можно! Я тебе даже думать об этом запрещаю.
— А зачем такая жизнь? — Она говорила теперь спокойно и грустно. — Ты сам
Этим именем Конни называла его только когда обижалась или сердилась. Александр опустил голову. Что поделаешь, она нрава, совершенно права… Он, как страус, прячет голову в песок и не хочет замечать, что творится вокруг. Эти бодрые песни, эти речи из репродукторов… А вокруг и в самом деле творится что-то неладное.
Вчера в седьмом «А» классе Маша Гурьянова пришла на урок сама на себя не похожая. Прежде веселая, общительная девочка сидела опустив голову, и подруги сторонились ее, обходя, словно прокаженную. Оказалось — ночью арестовали Машиного отца и теперь она — «дочь врага народа».
— Все правда, милая, — тихо вымолвил он, — но что делать-то?
— Не знаю… — протянула Конни, — наверное, просто жить. Пока можем.
Ночью Александр долго не мог уснуть. Ворочался в постели с боку на бок, все думал, как поступить теперь? И выходило — куда ни кинь, все клин… Он чувствовал почти физически, как жизнь с каждым днем уходит из его тела, и даже смирился с этим, но — Конни! Как оставить ее одну? Наконец, почти под утро усталость взяла свое и он задремал ненадолго.
Снилось ему приятное, почти позабытое — море, обрывистые крутые берега, раскопки на месте Золотого города… Видел он и себя — молодым, сильным, еще не постигшим горечи жизни, разочарований и утрат. Это было так прекрасно, что даже просыпаться не хотелось!
Открыв глаза, он улыбался. Как там сказала Конни? Жить, пока можем… А почему бы и нет, в конце концов? Новая мысль поселилась в мозгу и требовала немедленного воплощения. Это никак не могло ждать до утра! Александр тихонько тронул жену за плечо:
— Конни… Конни, послушай!
— А? Что случилось?
Конни мигом проснулась и приподнялась на локте.
— Помнишь Крым, Золотой город, нашу пещеру?
— Да, конечно, помню! Разве забудешь такое? А почему ты вдруг об этом заговорил?
— Я хочу съездить туда. Понимаешь? Хочу… увидеть все это еще раз!
И — просияло ее лицо! Давно он не видел Конни такой счастливой. Она льнула к нему, целовала худые щеки, заросшие колкой щетиной, и все повторяла:
— Как хорошо! Как славно ты это придумал, Сашенька!
Глаза ее в полумраке казались огромными, и ночная рубашка сползла с плеча. Ее кожа светилась теплым золотистым сиянием, волосы разметались по плечам… Как она была прекрасна в этот миг!
— Иди же, иди ко мне…