Кольцо Фрейи
Шрифт:
И его взгляд вдруг изменился, будто он тоже подумал о чем-то другом. Вдруг мелькнуло чувство, что сейчас он поцелует ее, и почему-то эта мысль так взволновала ее, что стало жарко.
– Клянусь… Фрейей, – прошептала Гунхильда.
И при этих словах им обоим вспомнилось почему-то видение сада с багряной листвой и крыша с золотыми щитами; у Гунхильды мелькнуло в памяти ощущение ласкового тепла, согревавшего ее этой холодной ночью на жестком камне, а у Харальда – женская фигура возле лежащей беглянки, исчезнувшая от одного его взгляда, мгновенно и беззвучно, тает легкая как рябь на воде.
***
Когда
И вся толпа обитателей усадьбы глазела на нее, будто на чудо морское. В десятках жадно устремленных на нее взглядов Гунхильда видела любопытство, смятение, даже страх. Этой ночью пролилась кровь, и все это было так или иначе связано с ней. На нее смотрели, как на Гудрун, сидящую на брачном ложе с окровавленным мечом в руках, как на Сигню, готовую шагнуть в пылающий дом, как на королеву Асу, уже держащую в руке факел и намеренную подпалить жилище собственного отца, полное людей.
Сначала сыновья Горма, не сговариваясь, направились в грид, чтобы предъявить свою добычу отцу. Горм конунг выглядел озабоченным и не таким добродушным, как обычно. Увидев окровавленную повязку под расстегнутым кюртилем Харальда, он поднял брови, но Харальд молчал, и Горм ничего не спросил.
– Рад видеть тебя живой и довольно невредимой, девушка, – приветствовал он Гунхильду, не показывая, каким большим облегчением для него на самом деле было убедиться, что она все же не уехала за море. – Хотя весьма огорчен твоим поведением. Зачем ты все это устроила?
– Я ничего не устроила, – спокойно, безучастно отозвалась Гунхильда.
– Но ты хотела тайком покинуть мой дом!
– За мной приехал мой брат. Как я могла идти против его воли? Ведь я не пленница у тебя в доме, Горм конунг! – Гунхильда твердо взглянула ему в глаза. – Я сама пришла к тебе и имею право сама уйти, когда захочу.
– Ты все же сомневалась в этом, раз пыталась убраться тайком, да еще через ограду возле отхожего места!
– Я свободная женщина и могу выбирать, каким образом мне покинуть чужой дом! – Гунхильда попыталась улыбнуться, а всем вдруг бросилось в глаза ее сходство с Эймундом: брат Гунхильды в эту ночь тоже выказал немалую охоту шутить среди огня.
– Больше она ничего такого выбирать не будет! – заявил Харальд у нее за спиной. – Отныне, конунг, за ней будут хорошенько присматривать. И лучше всего было бы посадить ее под замок!
– Конунг! – В грид вошла одна из женщин. – Королева послала передать, что фру Асфрид очнулась и очень хочет видеть йомфру Гунхильду. И тебя она тоже просит прийти.
– Вот как? – Горм поднялся. – Тебе, девушка, наверное, хочется повидать твою родственницу? Ты ведь еще не знаешь, что произошло?
– Что? – Гунхильда вздрогнула.
– Она пыталась
– Но ты сказал, что она жива… – Гунхильда оглянулась на Харальда.
– Она жива, но… иди, если она еще способна говорить с тобой! А то ведь можно не успеть!
Горм пытался сохранять властный и суровый вид и невольно хмурился, чтобы подавить досаду и жалость. В его руках были две женщины, одна юная, другая старая, обе они были беспомощны, но пытались противиться его воле изо всех слабых сил. Горм чувствовал себя почти так же гадко, как если бы сам попытался перерезать старухе горло поясным ножом и теперь был вынужден рассказывать об этом ее внучке. К тому же обе эти женщины были родственницами его жены, и он чувствовал себя так, будто в его доме разворачивается внутриродовая распря.
В это время кто-то потянул Гунхильду за рукав: обернувшись, она увидела Богуту. Вендка дрожала, по лицу ее катились слезы.
– Идем скорее! – пробормотала она и всхлипнула. – Короле… ва Асфрид…
– Что? – холодея, прошептала Гунхильда.
– Она зовет тебя… скорее…
Гунхильда вырвала свою холодную руку из ладони Кнута и побежала к дверям.
В женском покое было почти темно, лишь два светильника с китовым жиром освещали его слабыми огоньками – один на приступке лежанки, другой на большом ларе. В полутьме Гунхильда едва разглядела Асфрид – бабушка вдруг показалась такой маленькой, хрупкой, слабой. Она лежала, повыше поднятая на подушках, и едва дышала. На ее шее была многослойная льняная повязка, желтая от сока целебных трав, с проступившими пятнами свежей крови. Лицо изменилось, осунулось, глаза запали и были окружены коричневатой тенью, словно смотрели уже из иного мира, страшно далекого от этого помещения. Гунхильда едва сдержала крик и сама себе зажала ладонью рот. Это была уже не та женщина, к которой она привыкла с рождения, у которой на коленях выросла. Это было иное существо, знающее больше смертных и живущее иными заботами. Хотелось разрыдаться от страха и потрясения, и Гунхильда призвала все свое мужество, чтобы хотя бы промолчать.
Увидев внучку, фру Асфрид попыталась поднять руку, но та только задрожала на одеяле. Гунхильда бросилась к бабушке, села на край лежанки и сама схватила ее руку. Та была влажной, слабой, мягкой.
– Ты вернулась… – прошептала Асфрид. – Ты…
– Прости, у нас ничего не получилось. – Гунхильда только сейчас полностью осознала, что замысел побега целиком провалился и лишь значительно ухудшил дело. – Мы заблудились в темноте, не нашли корабль, Халле и Альрик погибли. Эймунд… я не знаю, что с ним, но мне сказали, что он жив и только ранен.
– Да, он жив… но теперь не он, а ты будешь защищать его… Все… все кончено… – шептала Асфрид так тихо, что Гунхильде приходилось склоняться к самым ее губам, чтобы что-то расслышать.
У нее было чувство, что бабушка, ее последняя надежда и защита, ускользает, как тень, как волна отлива, и никак нельзя удержать ее, сколько ни сжимай эту слабую холодную руку. Это лишь видимость, будто она еще здесь, на самом деле между ними уже пролегла пропасть. Асфрид дышала очень слабо, говорила с перерывами, из последних сил торопясь сказать самое важное, глаза ее были полузакрыты.