Кольцо князя-оборотня
Шрифт:
– Я жду, – напомнила дама.
– Она останется, – буркнул Альдов. Спасибо тебе, Егор, но не больно-то хотелось. Он, словно прочитав мои мысли, добавил: – Ты остаешься, понятно?
– Фи, Егор, тебе не кажется, что посвящать любовниц в семейные дела глупо?
– А она не любовница, – Альдов усмехнулся, – знакомься, Тома, это Анастасия, моя жена. Настасья, это Томила, моя бывшая жена.
Ох, и не стоило ему этого говорить. Подозреваю, будь у Томочки возможность, она убивала бы меня долго, медленно и со вкусом. А я? Я не знаю. Если Егор говорит, что эта женщина – Томила, значит, так оно и есть, передо мной –
– Ну, Егор, – Томочка усмехнулась, на ее лице застыла маска брезгливого непонимания, как у потомственного аристократа, которого кучер вместо клуба по ошибке доставил в матросский бордель, – от тебя я такого не ожидала… Жена, значит?
– Жена, – подтвердил Альдов. – Да ты, Тома, не стой, присаживайся.
– Сюда, что ли? – Она ткнула пальчиком на мое любимое кресло. – До чего ты докатился, Альдов!
– И до чего же?
– Живешь на какой-то помойке с какой-то проституткой, которую выдаешь за жену. Самому не противно?
– Нет.
Ему не противно, а вот мне обидно. Зверски обидно. Да кто она вообще такая, по какому праву она меня судит?
– Чего тебе надо? – Егор положил ладонь мне на плечо, надо же, я и не заметила, как он подошел. А ладонь теплая, и это тепло проникает под свитер, растапливая обиду. Рядом с ним не страшно, и хочется думать, что Альдов не даст мне пропасть.
– Мне? – Томочка презрительно фыркнула. – Поздороваться захотелось. Дай, думаю, зайду, посмотрю, как муж мой поживает, все ли у него хорошо, идет ли бизнес или наконец загнулся?
– Кто загнулся, я или бизнес?
– Оба! Господи, как же я ненавидела твой бизнес, превративший тебя из человека в скотину! Как же я мечтала, чтобы все твое гребаное дело рухнуло! – В ее словах было столько искренней, неподдельной ненависти, что я как-то сразу и поверила. – Ты только и делал, что работал. Днем работал, ночью работал, в выходные работал, в праздники… А я? Я целыми днями сидела в четырех стенах и сходила с ума! Ты стал относиться ко мне если не как к обузе, то как к прислуге. «Тома, подай», «Тома, принеси», «Тома, где мой костюм», «Тома, свари кофе», «Тома, не мешай».
– Я же для тебя…
– Для меня? А мне на фиг не нужны были твои деньги! Мне семья нужна была, нормальная семья, где муж и ребенок, которому не приходилось бы объяснять, что сегодня папа не придет и в зоопарк, как обещал, не сводит, и в кино. Папа никуда пойти не может, папа занят. Ты хоть о Юльке подумал бы, она всю свою жизнь только и слышала, что папа занят.
– Ты еще о Юле говорить будешь? – Ладонь на моем плече напряглась, того и гляди сожмется в кулак. Она что, не понимает ничего? Или считает его настолько толстокожим?
– А о ком мне говорить? О шлюхах твоих? Ты же, когда появлялось свободное время, предпочел тратить его на девочек-давалочек, а не на семью. Думаешь, я не догадывалась? С самого твоего первого загула поняла, ты ж простой, Альдов, как пень,
– Да не за что.
– Вот и я думаю, что не за что. Я бы так и сгнила в вечно пустой квартире, если бы не Пашенька. Или запила бы, или на наркоту подсела, или просто с ума сошла, как твоя Настасья. Или ты не заметил? Она же форменная сумасшедшая. – В прозрачно-голубых, будто тающий лед, глазах плескалась насмешка. Эта женщина чувствовала себя правой, эта женщина чувствовала себя хозяйкой, эта женщина… Я ненавижу эту женщину, ненавижу целиком, вместе с ее пшенично-золотыми кудряшками, уложенными в художественном беспорядке, бесцветными равнодушными глазами на нарочито-правильном искусственном лице и запахом полыни, что окутывает ее с ног до головы.
Ладонь с плеча переместилась на затылок, пальцы нежно погладили волосы. Успокаивает? Он? Меня? Я хотела обернуться, чтобы поглядеть на выражение его лица, но не могла оторвать взгляд от Томы. Говорят, я ведьма… Я – не ведьма, я – никто, по сравнению с ней я – пустое место. Теплые пальцы нежно массировали затылок, изгоняя ненависть.
– И еще, Егор, надеюсь, ты правильно поймешь меня… Я пришла, чтобы получить законную половину.
– Половину чего? – поинтересовался Альдов. Бедняга, похоже, окончательно запутался, впрочем, неудивительно, я тоже запуталась. Совсем запуталась.
– Совместно нажитого имущества. Кажется, это так называется. Я решила с тобой развестись… Да-да, Егор, и не надо смотреть на меня большими глазами. Ты же не оформил развод? Нет. Вот видишь, выходит, твой второй брак незаконен. И эта полоумная девица всего-навсего очередная шлюшка. А знаешь, пожалуй, я все-таки присяду. А ты, девочка, сделай чаю, будь добра. Некрепкий, с лимоном, сахару одна ложка.
Я все-таки обернулась на Егора. Он улыбался, весело, точно сбылась мечта всей его жизни.
– Ну, Настасья, не слышишь, гостья чаю просит. – Просьбу Альдов подкрепил тычком в спину.
Не больно – обидно. До чертиков обидно, даже в тот раз, когда он меня ударил, мне не было так обидно, как сейчас. Значит, чаю сделать, будет им чай, вон уже и чайник почти закипел. А плакать я не буду. Я же сумасшедшая. Ведьма. Сумасшедшая ведьма, а ведьмы, тем более безумные, не плачут.
Тяжело. За окном серо-светлое небо, тянет, зовет… небу легко, и облаку тоже… или птице. Бабушка обещала, что я смогу стать птицей и улететь… а я стою в кухне-клетке и пытаюсь согреться. Пар идет, и лимон порезать… если не думать о Томиле, то становится легче, немного, но все-таки… все-таки лучше бы я родилась птицей. Люди жестоки.
Охотник
В первый момент Егор не узнал ее, слишком уж сегодняшняя Томила разнилась с его женой. Бывшей женой. Умершей женой. У Томочки из прошлого были добрые глаза, а у этой стервы – две ледышки. Зато стерва была потрясающе, невообразимо красива, настолько, насколько может быть красива женщина, чью внешность от носа идеальной формы до пяток, форма которых, надо думать, была не менее идеальна, конструировал высокооплачиваемый специалист. О, да, тот специалист оставил общие черты, он просто слегка видоизменил их, доводя до совершенства.