Кольцо Луизы

Вирта Николай Евгеньевич

Младенец все спрашивал меня после перехода его сына на нашу сторону, почему же не поверили Гансу, ведь он-то все знал, ведь он-то шел к ним с чистыми намерениями. "Да, — отвечал я ему, — это верно. Но ведь абвер и гестапо засылали к нам и таких, кто мутил нам головы противоречивыми сообщениями. Провокация в таких делах — прием обыденный…"

Ну, хватит коптить вздохами небеса. Что случилось, то случилось. Хоть и огромны наши жертвы, но зато агрессорам преподан предметный урок, как опасно будить гнев советского народа.

Перейду к описанию тех дней; думается, что тебе это будет интересно.

Итак…

Как

нам стало известно потом, накануне того страшного воскресного дня солдатам и офицерам вермахта выдали дополнительный паек: шоколад, настоящий кофе, а сигарет бери, сколько хочешь. Хотя солдаты, надо думать, не знали, что ждет их, все-таки догадывались, в чем дело. Пусть, мол, командиры скрытничают, делая вид, будто ничего особенного не предполагается, солдат понимает, что к чему! Солдату месяцы и годы объясняли насчет "колосса на глиняных ногах"… Как рванут на этот колосс дивизии немецкие и сателлитов, как рявкнут тысячи орудий, как взовьются в небо самолеты немецкие, финские и румынские, как дрогнет земля под тяжестью танков, так и развалится карточный домик…

Отдыхать они будут в Москве, уж это-то солдаты знали точно, недаром их не слишком обременяли теплыми вещами. Зачем они? К зиме с большевиками будет покончено начисто.

А в Германии, мой друг, гремели барабаны, пели фанфары, истерическими воплями приветствовали немцы фюрера, когда он появлялся на улицах, в театре, на парадах… Могло ли людям прийти в голову, каким подарком порадует их Гитлер утром двадцать второго июня?

Но почему был так угрюм рейхсканцлер в те дни?

Нам стало известно о сводках, докладываемых фюреру гестапо: тридцать тысяч антифашистов в тюрьмах и концлагерях. Но Гитлер знал: начальник гестапо Генрих Мюллер лгал, боясь сказать истину. А истина в том, что не тридцать, а триста тысяч врагов наци сидели за решеткой в концлагерях.

"Сколько же их на свободе?" — должно быть, думалось фюреру.

Ему сообщали: "Их судят, но даже нас, видавших виды судей, бросает в пот при виде их решительности и непоколебимости…"

В Моабитский замок заперли Тельмана.

Фюрер знал: неведомыми путями он продолжал связь с антифашистским подпольем.

Почему же его не судили, Тельмана? Почему не было выполнено обещание, данное еще в 1938 году: опубликовать материалы процесса над Димитровым, которые заставили бы весь мир "замереть от возмущения"?

Гитлер не мог публично ответить на этот вопрос. Думается, что всесильный диктатор, повелитель порабощенных стран боялся Тельмана и его страшила перспектива повторения суда над Димитровым!

Однажды Гитлеру принесли стихи Эриха Вайнерта о Тельмане:

Его цель — будить гордость своего класса, Его сознание и уверенность закаляли его от разочарований и страха.

Не мог ли он думать: вот какие люди у них, а кто с ним? Да, пока он славен победами, фюреры помельче на весь белый свет трубят о его божественном предназначении. А если грянет беда?

Мутно и зыбко вокруг… И можно понять мрачное настроение Гитлера.

Не сдается Англия. Бомбардировки Лондона, когда над городам, сея смерть и ужас, повисли триста, четыреста бомбардировщиков, не сломили британцев.

Поставлена

на колени Франция, но французы, объединившиеся в Сопротивлении, готовы трижды отдать свои жизни за свободу страны. Бушует партизанская война в Югославии. Турки хотят и не хотят воевать… Япония заключила пакт о ненападении с Россией. Недоволен и капризничает Муссолини. В Румынии неспокойно: короля Кароля пришлось заменить Михаем. Антонеску жестоко расправляется с недовольными.

Гитлер судорожно ищет союзников. Он встретился с каудильо; испанский фюрер осторожничал…

На жизнь фюрера покушались в Мюнхене. Потом снова покушение: антифашист бросил бомбу в автомобиль Гитлера. Фюрер отделался легкими царапинами — бомба разорвалась рядом. Новые аресты, новые пытки и расстрелы… и новые заговоры.

Не веселили фюрера вести из Америки: Рузвельта в третий раз избрали президентом; Гитлеру, конечно, доподлинно известно, на чьей стороне симпатии Рузвельта. Знает он также популярность этого замечательного американца. Авторитет, уважение и любовь американцев к Рузвельту — тоже не секрет для фюрера, равно как и мощь заокеанской державы.

Помнишь, как Гитлер много раз говорил: управлять — значит предвидеть. Готовясь к нападению на нас, он ничего не предвидел, а все его расчеты оказались писанными на песке. Ему казалось, что вермахт разгромит нас, прежде чем англо-американская коалиция сумеет вооружиться и мобилизовать свои ресурсы, и отдал приказ воевать, «не задумываясь о потерях и резервах», полагая, что ему не придется тронуть эти резервы.

Он не принял в расчет и еще кое-что. Не мне объяснять тебе, что еще помнили у нас на Родине Первую мировую войну, начатую Германией. Еще не забыли наглости немецкого командования на переговорах в Брест-Литовске. Не выветрились из памяти грабеж и бесчинства немецких солдат на Украине и в захваченных прибалтийских республиках. Еще свежи были воспоминания об ультимативном требовании немцев ввести в Москву батальон своих солдат после убийства левыми эсерами посла Мирбаха. Все мы знали, какая идея красной нитью проходит в книге Гитлера "Майн кампф". Мы много лет подряд слышали речи фюрера о коммунистической опасности, клевету и нападки на первое в мире социалистическое государство — это бельмо на глазах нацистов.

День и час назначены. Об отступлении не могло быть речи. Гитлер дорвался до заветного и решил играть напропалую.

Известный тебе Рудольф Лидеман с восторгом рассказывал Антону, как в ночь на двадцать второе июня Гитлер диктовал секретаршам Дарановской и Шредер речь в рейхстаге. Каждые пятнадцать минут камердинер фюрера Линге носил машинисткам страницы с записью речи.

"В шестом часу, — болтал Лидеман, — фюрер лег спать. В половине девятого встал. Брился он сам". (Боялся даже парикмахера.)

Через полчаса, одетый в свою обычную униформу, фюрер стоял перед нацистским рейхстагом и выкрикивал речь…

Выслушав его, я сказал самому себе: "На нас-то, господин Гитлер, ты и сломаешь шею. А уж я лично насолю тебе, как только смогу!…" Обнимаю.

Твой Афанасий Чернов».

(Письмо Клеменса Видеману, написанное после войны.)

Глава четырнадцатая.

АНТОН КЛЕМЕНС ИНФОРМИРУЕТ ЦЕНТР

1