Кольцо Луизы
Шрифт:
Во второй половине того же дня исполнявший обязанности начальника Генерального штаба Кребс доложил Гитлеру обстановку:
— Русские навели через Нейсе понтонный мост и сумели переправить по нему тяжелую артиллерию и танки. Переправившиеся части усилили нажим на дивизии, оборонявшие вторую линию укреплений, прорвали ее и подошли к третьей линии. Нам не удалось занять оборону на линии Котбус — Шпремберг. Авиация русских мешает отходу наших частей на левый берег Шпрее. Таким образом, мы можем завтра ждать массированного наступления танковых соединений Конева по
— Что у Зееловских высот?
— Тяжелые бои с противником. Они рвутся к высотам, штурмуют их и откатываются.
Гитлер с довольным видом потирал руки.
— Вот видите! Я же говорил.
Вечером стало известно, что войска Жукова овладели Зееловскими высотами и штурмом взяли город Зеелов.
Восемнадцатого апреля.
Этот день ничем не порадовал Гитлера. Первый Украинский фронт форсировал Шпрее. Танковые части по приказу командующего наступали в направлении Фетшау — Гольсен — Барут — Тельтов, южная окраина Берлина. Конев приказал своим войскам в ночь на 21 апреля овладеть Потсдамом. «Пробиваясь вперед, обходить города и крупные населенные пункты, не ввязываясь в затяжные фронтальные бои».
Танки фронта приближались к командному пункту ОКВ Цоссену.
Там началась паника. Кейтель попросил фюрера разрешить ставке переехать из Цоссена. Гитлер ответил резким отказом. Офицеры ставки, не желая попасть в плен к русским, скрежет танков которых слышался невдалеке, решили по-своему: начали готовиться к бегству. Когда все было готово к отъезду, Гитлер прислал радиограмму… разрешая перемещение ставки в Потсдам.
Девятнадцатого апреля.
Гитлер приказал перебросить к Одеру из резерва главного командования семь дивизий и тридцать пехотных батальонов.
В тот же день Жуков доложил Верховному главнокомандованию о прорыве третьей линии обороны.
Тем временем Второй Белорусский фронт в течение двух дней (18 и 19 апреля) форсировал Вест-Одер и очистил от противника равнину между Ост- и Вест-Одером.
Двадцатого апреля.
Гитлеру исполнилось пятьдесят шесть лет. Он сказал, что не желает никаких торжеств. Никаких! Он не расположен принимать поздравления. От военных особенно.
День рождения отметили тортом; гросс-адмирал Дениц пожелал здоровья и долгих лет жизни. Фюрер при этих словах усмехнулся. Зловещего смысла усмешки тогда никто не понял.
Поздравили и русские. В два часа дня во дворе нашли неразорвавшийся снаряд с надписью: «Вот тебе подарок, гад, ко дню рождения!»
Подарок прислали бойцы дальнобойной артиллерии семьдесят девятого стрелкового корпуса Третьей ударной армии, начавшей обстрел Берлина как раз в тот день, в час и пятьдесят минут пополудни. В те дни бойцы дивизии не знали, что Гитлер в Берлине и живет на территории правительственного квартала. Иначе «подарки» были бы куда солиднее!
Пилоты фюрера и начальник Имперской службы безопасности решили подкараулить Гитлера в коридоре. Пробормотав «спасибо» в ответ на их поздравление, Гитлер скрылся за дверью конференц-зала.
Там его ждал Геринг.
— Ничего, Адольф, все обойдется. Вспомни, во времена Фридриха русские тоже были у ворот Берлина.
Ночью Геринг уехал в Оберзальцберг со всей своей челядью и громадным обозом машин, нагруженных драгоценными вещами, картинами, гобеленами, в разное время награбленными в разных странах и украшавшими его замок Каринхолл.
Той же ночью навсегда уехал из Берлина Риббентроп. Каждый из бежавших в душе ждал часа, когда либо фюрера прикончат, либо он сам покончит с собой, чтобы занять его место и «спасать» Германию.
Под вечер Гитлер, не покидавший бункера после мартовского посещения фронта близ Франкфурта-на-Одере, вышел в сад.
Его приветствовали отряд гитлерюгенда во главе с молодежным рейхсфюрером Аксманом, депутация армейской группировки «Центр», командир охранной роты…
Гитлер, сделав веселое лицо, прошел вдоль шеренги желторотых птенцов, сказал несколько слов о том, что победа непременно придет.
Его лицо, и без того серое, посерело еще больше. Внутренний огонь, так ярко блестевший в глазах, исчез. Гитлер горбился.
Геббельс переминался с ноги на ногу и обкусывал ногти. Он как-то ссохся, стал еще меньше ростом и выглядел пришибленным. Вряд ли Геббельс радовался по поводу назначения его комиссаром обороны Берлина. Но, назначив рейхсминистра на столь ответственный пост, Гитлер тем самым накрепко привязал его к себе.
Наклонив голову, стоял в отдалении Борман. Неизвестно, что думал он в те часы и дни. Быть может, он остался в бункере лишь для того, чтобы в подходящий момент устранить Гитлера. Или этот человек, погрязший в интригах и склоках, ненавидимый всеми, зная, что, к кому бы он ни попал, его ждет только виселица, тоже решил: уж если помирать, так с музыкой!
Мрачно молчал Раттенхубер. Да, он сможет обеспечить неприкосновенность рейхсканцлера в пределах бункера. Но кто поручится, что русская бомба не пробьет бетонного перекрытия и не накроет всех живущих в нем?
С непонятной улыбочкой наблюдал церемонию поздравлений свояк Гитлера Герман Фогеляйн. Он знал кое-что такое, о чем все здесь думать не могли. Не раз в течение дня тайком он разговаривал с Гиммлером, удалившимся на север Германии. Свои переговоры с рейхсфюрером СС Фогеляйн скрывал даже от жениной сестры Евы.
Еще до решения фюрера обосноваться в бункере, она переехала в Берлин. Гитлер устроил ей бурную сцену. Зачем она приехала? К чему это геройство, совсем не уместное для женщины ее положения? Сейчас же вернуться в Бергхоф.
Что заставило Еву появиться в осажденном Берлине, падение которого все, кроме Гитлера, ждали со дня на день?
Быть может, страх одиночества? Может, близость армий союзников вынудила ее бежать из Баварии: Еву наверняка не увлекала перспектива быть взятой в плен. Не исключаем, что Ева решила поддержать своим присутствием дух фюрера. Возможно, ее решение было результатом того, другого и третьего.