Кольцо Луизы

Вирта Николай Евгеньевич

— Что это?

— Деньги, — ответил Фогеляйн. Его била нервная лихорадка.

— То, что это деньги, нет сомнения. Но почему вы носите в портфеле золотые монеты Британского банка?

— Они предназначены фюреру.

— Фюрер приказал вам достать английские соверены?

— Да!

— Разве он собирается в Англию?

— Я не знаю намерений фюрера и для чего ему нужны эти деньги.

Между тем младший офицер листал бумаги в папке. Фогеляйн не сводил с него глаз. Он походил в те минуты на затравленного волка. Будь он один на один с

любым из офицеров, он, не задумываясь, уложил бы его на месте. Но их двое.

«Двое, черт побери! Ну и попал я!»

— Послушай, Иоахим! — воскликнул в волнении младший офицер. — Да тут бог знает что, ты посмотри! Письмо господина Гиммлера группенфюреру Фогеляйну с приказанием во что бы то ни стало уговорить фюрера покинуть Берлин, и, как только это случится, немедленно доставить его в ставку рейхсфюрера СС. Еще один приказ господину группенфюреру — в случае неудачи плана с передачей рейхсканцлера в руки Гиммлера немедленно покинуть Берлин и отправиться на север для встречи какого-то шведа. Слушайте, господин Фогеляйн, да ведь это пахнет изменой.

Старший офицер бегло просмотрел бумаги.

— Что ж, нам придется сообщить о содержимом портфеля группенфюреру Мюллеру. Пусть он разбирается в этих бумагах и выясняет, зачем вам понадобилась такая огромная сумма в иностранной валюте. — Офицер встал, вынул пистолет. — Я пойду позади господина Фогеляйна.

— Подождите! — Фогеляйн вцепился в рукав старшего офицера. Он дрожал. — Я хочу предложить вам кое-что.

— Ладно, послушаем, — согласился офицер постарше.

…После неудачной попытки откупиться золотом Фогеляйн согласился на все требования офицеров.

— Хорошо, — сказал Фогеляйн. — Я помню эту схему наизусть. Можете записать.

Младший офицер фыркнул.

— За кого вы нас принимаете? Если вы обманываете фюрера, почему бы вам не обмануть нас? Нам нужен документ.

— У меня его нет.

— Этого не может быть, — жестко сказал старший офицер. — Вы, представляющий в ставке Гитлера рейхсфюрера СС, не имеете такого документа? Разве вы не информировали господина Гиммлера о плане обороны Берлина и правительственного квартала?

— Со мной этого документа нет.

— Верим, — охотно согласился старший офицер, — Сделаем так. Вы отправитесь к себе, возьмете документ и принесете нам сюда. Ваши вещи останутся у нас. Мы отдадим их вам немедленно, как только получим то, что нам нужно. И хочу предупредить вас, господин группенфюрер, если вы рассчитываете на вероломство, первая моя пуля будет адресована вам. А я бью из пистолета без промаха.

Поэтому лучше не приводите с собой солдат. Мой коллега займет наблюдательный пункт там, откуда ему будет виден выход из Имперской канцелярии. В случае опасности он даст мне сигнал, и я скроюсь с вашим портфелем. Даю слово, что завтра же он попадет к господину Мюллеру. Идите! — властно прикрикнул на Фогеляйна старший офицер.

Двадцать первое апреля.

Кребс доложил Гитлеру, что в результате обстрела большая часть телефонных проводов

порвана и ставка лишена связи с командующими армиями.

— Восстановить!

Десяток солдат ползали по двору Имперской канцелярии и восстанавливали связь. Вернулись живыми четверо.

— Ну и что? — заметил Гитлер. — Такова солдатская участь.

— Еще одна проблема, мой фюрер, — сказал Кребс, — не исключена возможность прорыва русских к центру города по тоннелям метро.

— Открыть шлюзы на Шпрее и затопить станции южнее рейхсканцелярии, — приказал Гитлер.

Кребс, видывавший всякое на своем веку, сам воплощение нацистской жестокости, окаменел.

— Но, мой фюрер!… — Язык его едва ворочался. — На станциях метро и в тоннелях тысячи раненых и жителей, спасающихся от бомбежки.

— Выполняйте мой приказ! — И ни слова больше.

Шлюзы открыли. Все, кто был в тоннелях, погибли. Все до единого…

День окончился сообщением о том, что войска Конева идут на штурм южнее участка внешнего обводного оборонительного рубежа.

В ночь на двадцать второе апреля.

Положение не улучшилось. Геббельс положил на стол фюрера перехваченную оперативную сводку Советского главного командования, переданную Информбюро.

«На Дрезденском направлении, — говорилось в сводке, — советские части, форсировав Шпрее, стремительно продвигаются вперед. Немцы спешно подтянули в этот район крупные подкрепления и с ходу бросают их в бой… Однако. … под ударами наших войск противник оставляет одну позицию за другой. К исходу дня наши войска вели бои за город Кёнигсбрюк…»

Гитлер с лупой нервно рассматривал карту. Наконец он нашел этот небольшой саксонский городок.

От Кёнигсбрюка до Дрездена двадцать четыре километра.

«Западнее Одера, — монотонно читал Кребс сводку Информбюро, — наши войска, преодолевая упорное сопротивление противника, с боями продвигаются вперед… Западнее города Врицена советские пехотинцы и танкисты, поддержанные авиацией и артиллерией, преодолели лесной массив и… в полдень ворвались в город Бернау… Другие наши части, сломив вражеское сопротивление… завязали бои в пригородах Берлина…»

Гитлер отбросил лупу.

Он бегал из угла в угол, рычал, осыпал проклятиями генералов, офицеров, эсэсовцев. Вопил, что немецкий народ недостоин иметь такого вождя, как он, Гитлер, и что если этот мерзкий народ подохнет весь — от мала до велика, — в этом он, фюрер, увидит лишь справедливое возмездие за предательство и малодушие.

— Хорошо, черт побери, если мне уготована могила, я потащу за собой всех вас, всех, всех! Пусть эти трусы гибнут там, на фронтах, я не позволю себе пожалеть хоть одного из них. Пусть все рушится, пусть будут уничтожены вся Германия, вся Европа, пусть наступит хаос, какого еще не было в мире, я буду до упаду смеяться там, в гробу, при виде картины всеобщей гибели. Мерзавцы, подонки, ублюдки, вы не поняли ни своей исторической роли, ни величия, которое определила мне история!