Кольцо предназначения
Шрифт:
– И кого ты тут собираешься убить, душа? Я же слышал, что ты тут бормочешь! Ну? Как я сра-азу не понял, еще думал, ос-то-лоп! Тебя ж заслали, да? Фатеев? Ну? Говори, сучка, башку снесу!
Вероника зажмурилась и опустила голову. Пунктирной линией наметился ей дальнейший ход событий – заряд крупной дроби летит ей в лицо, запаха пороховой гари она не успеет почувствовать... Или успеет? И куда метнется ее испуганная душа? К Холодному берегу?
Но выстрела не было, не было, не было. И она открыла глаза, увидела собственные ноги. Черные махровые носочки были густо облеплены серым речным песком, песок набился в отвороты на джинсах...
И когда она
– Огонь... Огнем горит... Да что же это... Огонь в голове...
Он упал без сознания, и следующий час Вероника потратила на то, чтобы дотащить тяжелое, пьяное тело до гостиной и кое-как взвалить на топчан. Она потеряла чувство времени, все часы в доме загадочным образом остановились, а за окнами зависла серо-кисельная мгла – то ли вечер там был, то ли утро... Отыскала аптечку, припрятала к себе в шкаф ружье, терла Лапутину виски нашатырем, брызгала в лицо водой, вспоминала, чему учили в университете на занятиях по медицине... Вспоминалась только повязка «шапка летчика», но вряд ли бы она пригодилась. А в аптечке были только нашатырь, йод, валидол и анальгин. Да, и бинты для «шапки летчика». А Ярослав Алексеевич не приходил в себя, но дышал. Хрипло, тяжело.
Манхаг не помешает тебе больше. Он отправился в странствие...
– Вот уж спасибо тебе, жрица, – прошептала Вероника, обмякнув в кресле. – Может быть, ты спасла мне жизнь, но я теперь осталась одна. Совсем одна. В лесу, в снегу...
Ты должна идти.
Голос прозвучал прямо в ее голове, но лимит страха и удивления Вероника уже исчерпала.
Ты должна идти. Я покажу тебе дорогу. Этот дом скоро погибнет в животворящем огне Эйи. Ничего не бойся, иди. И найди талисман. Найди – иначе ты умрешь.
Безумие, овладевшее Вероникой, было на редкость конструктивным и целесообразным. Она нацепила на себя все самое теплое и легкое, взяла в кладовой лыжи. Неплохие лыжи, только старые и несмазанные. Наплевать, она все равно почти не умеет на них ходить. Собрала в рюкзачок незначительные «походные припасы» – фонарик, батарейки, радио, спички. Прихватила плоскую бутылочку виски, пару ломтей копченой колбасы, шоколад. Поколебавшись, взяла зачем-то нашатырь и анальгин из аптечки. И, наконец, сунула в карман куртки мобильный телефон Лапутина.
– Простите меня, – сказала она ему, лежащему без сознания. – Я пришлю помощь. Обещаю. У манхагов нет сердца, нет дыхания. Но совесть не позволяет нам забыть и оставить человека беспомощным.
Серо-кисельный свет за окном оказался все же рассветом, и вот теперь наступил день, тоже бледно-немочный. Вероника отправилась в путь. Подальше от Холодного берега.
Через час после ее ухода из камина на пол выпал уголек. Камин прогорел, углей в нем не было, и откуда он взялся – неизвестно. Тем более странно, что сыроватый пол вспыхнул и загорелся, как папиросная бумага. Марьяшкины хоромы сгорели дотла за несколько часов, горел даже снег вокруг дома. Люди, которые пришли сюда через пару дней, обнаружили только каменные, закопченные стены и никаких следов Ярослава Лапутина, строителя-депутата. Ни живого, ни мертвого его не нашли во всей округе. Вероника никогда не узнала об этом, а ведь только она могла бы сказать, что случилось с манхагом.
Огненная жертва богине Эйе принесена. Он не сгорел, не сгинул – он был живьем взят на Холодный берег и теперь будет ждать своего спасителя. Быть может, напрасно.
Глава 28
Последний
Впервые он почувствовал то, что в медицине называется раздвоением личности. Один Быков, преуспевающий швейцарский бизнесмен, импозантный мужчина немного за тридцать, твердо намеревался жениться на своей рыжеволосой красавице-невесте, приводил знакомые уже резоны: она будет прекрасной женой, с ней приятно показаться на люди, в конце концов, такова воля покойного отца. Быть может, последний аргумент несколько старомодно-сентиментален, но упрям. Другой Быков, одинокий, полноватый, лысеющий, замкнутый, почти-скоро уже-сорокалетний – мучительно тосковал по простенькому, человеческому теплу, по близкой и далекой девушке Вере.
– А, собственно, почему нельзя? – говорил Алексей сам себе, расхаживая по спальне своего швейцарского дома. – Почему? Не разорваться ж моей душе, не треснуть по швам? Исполнить отцовское завещание? Смешно. С тех пор как он встретил мать Вероники (кстати, ее тоже звали Верой, не знак ли это?), он жил с мамой по обязанности, по долгу. И я собираюсь жениться – по долгу. Но ведь он хотел, чтобы по любви, по любви! И я хочу того же? Тогда зачем?
В бескровном, но жестоком сражении импозантный бизнесмен победил. Временно. Вероника была официально приглашена в гости, неофициально – замуж. Тут уж вылез одинокий Быков – напрямую о свадьбе сказано не было. Партизанская вылазка оказалась успешной, превосходящие силы противника были сломлены, и, встречая невесту в аэропорту, Алексей уже знал – он не сможет жениться на этой девушке. Испортит жизнь и себе, и ей, зачем это надо? Жениться ради внешнего благополучия? Это отвратительно. Она красивая, неглупая, должно быть, славный человек – но не тянет к ней, она ему безразлична. И отец бы понял его!
Но у Вероники были свои планы. Это Алексей понял, как только увидел ее в аэропорту – она выглядела очень взволнованной, возбужденной и... счастливой? Обхватила его за шею, прильнула всем телом, стала быстро целовать в лицо, смеясь мелким, как от щекотки, смехом. Он, смущенно что-то бормоча, пытался стряхнуть девушку, но та прилипла, как пиявка. Всю дорогу мешала вести машину – лезла с поцелуями, взахлеб рассказывала что-то и вообще казалась непохожей на себя прежнюю, весьма сдержанную особу. Это Алексей заметил вслух.
– Я просто очень боюсь летать, вся извелась. И соскучилась по тебе. Но теперь мы больше никогда не расстанемся, правда?
Она спешила, лихорадочно спешила, чувствуя – он уходит, ускользает, и все эти сложные кульбиты были зря! Зря она распоряжалась судьбой дурочки Солодковой, зря тряслась во время проверки документов, врала, подличала, предавала – зря, зря, зря! Не давай ему сорваться, говори, забалтывай, пусть почувствует твою близость, пусть одуреет, потеряет голову...
От волнения она натворила много глупостей. Навредила своему имиджу достойно-сдержанной девицы нервными поцелуями у всех на виду. Это стоило сделать дома, но дома ее угораздило совершить очередной ляп. Алексей повел ее смотреть апартаменты. Дом большой, красивый, но отделан и обставлен по-дурацки. При таких деньгах можно позволить себе роскошь, верно? А этот увалень оформил дизайн «в духе японского минимализма» и доволен. Мебель скучная, строгая, стены везде однотонные, полы не блестят. Он говорит «беленый дуб», смотрит со значением. А нам-то что? Дуб – не дуб. Доски, как в деревне. А в «Эрмитаже», где новоявленной Веронике Солодковой привили вкус к настоящей роскоши, паркет тоже дубовый, но лакированный, и как блестит!