Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые
Шрифт:
– Ну, как твоя поездка? Сумел помочь соседям? Расскажи.
– Веселого мало. Инвалидный лагерь, где две тысячи заключенных доживают свои дни. А врачи хорошие, только мало, что они могут. Главный хирург — заключенный, представляешь?!
– Как ужасно! Больных надо домой отправлять. Даже при царях на каторге и то отпускали.
– Ну, не при всех царях. Вспомни декабристов. Правда, разрешали женам осужденных навещать мужей и жить там.
– Значит, наш вождь более жесток, чем тот, Первый Николай.
– Ладно, ладно, политик. Ты лучше расскажи, о чем толковала с доктором Савельевой. Тоже секрет?
– Между прочим, она мне сказала, что все
О кончине отца Дениса Морозов жене не сказал. Разволнуется… Менее чем через две недели Морозов отвез испуганную, притихшую жену в Берелех, где была базовая больница.
Принял ее хирург Субладзе, спокойный и представительный молодой грузин, едва ли не одногодок Сергея.
– Целуйтесь и марш домой, — приказал он Сергею. — Здесь я за нее в ответе. Телефон у вас есть? В конторке? Посадите около него дежурного. Приезжать — когда скажу. Все будет в порядке!
На пятый день Оля родила девочку. Назвали ее Верой.
Из конторы позвонил плановик Романов.
– Ты, Сергей Иванович? Здесь тебя ждут. По-быстрому!
– Сейчас приду, — Сергей не удивился. Такие вызовы нередки. У входа в контору сидела Наталья Васильевна Савельева. Виновато улыбнулась, протянула руку.
– Вы знаете, такая неожиданность. Я еду в Москву.
– Командировка?
– Пришла телеграмма с приказом прибыть в Медсанупр НКВД.
Билет на самолет забронирован. Автобус из Берелеха в три часа. Решила заглянуть к вам. Как Оля? Как малышка? Еще в больнице? Сегодня же проведую молодую маму.
Оставив озадаченного плановика строить догадки — кто, почему и зачем? — Морозов и гостья пошли на агробазу. Сергей взялся за обед, Наталья Васильевна помогала ему. И оба гадали, зачем Савельева понадобилась лубянским эскулапам высокого ранга.
– Вернее всего, — предположила она, — это будет краткий семинар лагерных врачей. Обычно мы используем такие поездки для выколачивания дефицитных лекарств, инструментария. У меня уже есть длинный список, составленный Колей… — она вспыхнула, проговорившись, и тут же поправилась: — Николаем Ивановичем. Вдруг что-то удастся выбить? Наэерху наши запросы редко удовлетворяют, но, тем не менее, очень боятся эпидемических вспышек. При таком скоплении заключенных, при таких условиях все возможно. Поэтому со скрипом, но кое-что выделяют.
– На это время за вас остается Николай Иванович?
– Официально один из врачей-договорников. Фактически, конечно, он. Редкий по работоспособности человек. И, знаете, талант! Как мы говорим, «хирург Божьей милостью». Без него смертность в зоне, наверное, удвоилась бы.
И, встретив изучающий взгляд Морозова, покраснела.
– Он работает, как рядовой хирург, но постоянно с какими-то новшествами. Освоил одну из сложнейших операций на костях. Новая методика, прекрасные результаты. Я уговорила его написать об этом статью для журнала «Хирургия». Там главным редактором академик Бурденко.
– Тот самый Бурденко?..
– Да, один такой в стране. Говорят, что он вхож даже к Сталину, ну, словом, на высоте. Когда-то знавал Николая Ивановича, вот что интересно. До ареста Герасименко года полтора работал в его клинике. Впрочем, я не о том… Я взяла эту статью с собой, постараюсь передать ее из рук в руки самому академику. Статья очень ко времени, ведь среди раненых на фронтах множество с костными
– Дай Бог, дай Бог, — сказал Сергей.
– Вот и я молюсь. Да, молюсь. Кажется, с таким же трепетом и надеждой, как в девичестве, когда уже верила.
На глазах ее заблестели слезы. И тут глянула на часы. Время!
Морозов проводил гостью до машины, пожелал успеха.
В доме Морозовых Наталья Васильевна снова появилась только через месяц. Была очень утомлена, дотащилась до агробазы. Оля тут же уложила ее спать, а Сергей пошел звонить в Чай-Урью, чтобы прислали машину.
Перед отъездом гостья рассказала о семинаре и о военной Москве. И подробней о встрече с Бурденко.
— Его там все ищут, все просят и все страшно боятся. Он такой недоступный. Генерал! Главный хирург Красной Армии. А по природе своей мужик, даже хамоватый, не верится, что ученый. Со всеми на «ты». Но голова! И руки золотые. Это общее мнение врачей. Какие операции — уму непостижимо! Я его караулила и у дома, и в институте нейрохирургии, и в редакции журнала. Гонялась по Москве. Надо же передать рукопись, это главное, почему согласилась лететь за восемь тысяч километров. И вот удача. Он спускался по лестнице, я стала на пути, сердце в пятках, рукопись в руках. Идет на меня тараном, я говорю: «Товарищ генерал-полковник, вы помните своего талантливого ученика Николая Герасименко?». Он удивился моему нахальству, губы выпятил, думаю, ну — сейчас матом… А он вдруг спрашивает: «Кольку-то? Помню. Ты кто ему? Жена? Где он?» — «Я ему не жена. А он в лагере, на Колыме» — «Враг народа? Ну, понятно. Иди на Лубянку, там объясняйся и требуй освободить, если такая храбрая». — «Вот его рукопись. Новая методика костных операций. Для вашего журнала», — и сую ему в руки. Вокруг уже десяток сотрудников, меня оттирают, а он стоит на лестнице и читает. Страницу, вторую. Оторвался, командует: «Иди за мной!» — и в кабинет. Там прочитал до конца, уставился мимо меня, не видит, о своем думает. Тронул кнопку, вошел полковник, он ему: «Вот рукопись, отправь срочно в набор. И в номер». Меня спросил: «Как он там, мой ученик?» — «Работает», — и коротко рассказываю, вся почему-то дрожу. «Ты вот что, — говорит уже спокойней. — У меня сотня знакомых и учеников по лагерям. С Самим я говорил, даже ругался, так что помочь Кольке Бурденко не может, вот так и скажи ему. А статья отличная, она будет напечатана, для полевых хирургов на фронте — огромная помощь. Неважно, кто ее написал — враг или друг. Важно солдата спасти. Привет от меня передашь, поздравишь. А теперь иди. Будет его статья и его фамилия в журнале будет. Осложнения и все такое беру на себя».
Наталья Васильевна раскраснелась, губы ее дрожали, чашку едва удерживала, вновь переживала все пережитое.
— В какое время мы живем, дорогие мои… На войне убивают, здесь доводят до смерти изуверски. В тюрьмах, как я слышала, расстреливают или морозят, чтобы патроны не тратить. Свои — своих… Ни с каким монголо-татарским игом теперешнее сравнить нельзя. Безумие безумных! Я делаю обход бараков, заранее наглотавшись валерианы. Вот они, умирающие. А помочь не могу. Им куриный бульон и сухарики нужны, через неделю поднялись бы, а через месяц-два людьми стали бы. Нет же, пусть умирают, за высокую смертность в Дальстрое не наказывают, напротив… Такие инструкции от Берия. Вы слышали, что заместитель Никишова, генерал Корш застрелился? Думаю, что совесть убила.