Кольцо

Мельников Виктор Иванович

Лешка вернулся с вокзала в прекрасном расположении духа.

– Ма, а где кольцо?
– спросил он.

– Я его не брала. Где ты положил, там и лежит.

– Значит, на буфете должно быть. Но там его нету...

Стали искать, но не нашли. Мать обеспокоенно сказала:

– Ты, Леш, в понедельник поспрашивай Павла...

Подозрение обожгло Лешку - точно током ударило.

– Как же его теперь спросишь?
– и он рассказал матери, что Волгин вовсе не плотник, а приезжий из Москвы

человек.

– Все ясно!
– воскликнула мать и принялась ругать его, но тут же перестала: бесполезно это было.

Лешка сидел белый, как стенка, расстроенный до предела и ничего не слышал, что ему говорили. Мир рушился в его душе. Что же получилось? Сначала оказывается, что Лешка никакой не поэт и ему только еще учиться надо, а теперь выходит, что Волгин, которому он поверил как родному, совсем не тот, за кого себя выдает.

Всю субботу Лешка просидел молча, не евши, не пивши. Утром в воскресенье мать сказала ему:

– Ты бы, сынок, погулял, что ли...

И Лешка отправился бродить по городу. Ходил-ходил и нечаянно на музей наткнулся. Давно уже здесь не был. И, едва увидев музей, вспомнил Волгина. "Нет. Не может быть, чтобы он оказался обычным жуликом. Кольцо небось само собой пропало. Все-таки очень знающий он человек: говорил как специалист. А что, если и в самом деле в музей зайти, как он советовал?"

И Лешка вошел.

Сначала он медленно слонялся мимо знакомых витрин, а затем присоединился к группе, потому что услышал: "А сейчас, товарищи, перед вами выступит Алексей Петрович Феодориди, архитектор, специалист по древнерусскому зодчеству". Лешка слушал его более чем внимательно. А когда экскурсия закончилась, он подошел к архитектору с чудной (как позже выяснилось - греческой) фамилией. Задал ему Лешка вопрос насчет средневековой кладки "в лапу". Феодориди ответил. Тут Лешка ему возразил. Архитектор вылупил глаза:

– А вы, собственно, кто будете, юноша?

Лешка признался.

– А ну-ка, пошли в кабинет, чайку попьем...

Они проговорили четыре часа.

Через месяц Лешка уже работал в отряде Феодориди. С дюжиной таких же ненормальных он скитался по родному краю, отыскивая старинные дома и церкви, фиксируя их, а наиболее ценные перевозя в музей-заповедник. Целый городок формировался при самом непосредственном Лешкином участии. Феодориди прямо вцепился в Лешку мертвой хваткой. Оно и понятно: руки у парня были золотые. А главное - интуиция строительная развита на удивление. Что называется, абсолютный плотницкий слух.

Больше всего за это время Лешке запомнилось, как они раскапывали, разбирали, а потом монтировали на новом месте старинную крепость рубежа XVII-XVIII веков. Вернее, не крепость, а ее остатки: три башни и фрагменты ограды. Лешка научился так владеть топором и пилой, что ему

равных не было: какой хочешь узор мог вырезать - от пышного креста до фантастического грифона...

Когда Лешку забирали в армию, Алексей Петрович сходил в призывную комиссию и о чем-то там пошептался. Забрали Лешку в стройбат, но армии он фактически не видел. Жил главным образом в родном городе, а занимался преимущественно тем, что резал наличники для офицерских дач.

Когда служба кончилась, слава о пареньке загремела по всему городу. Самое большое удовольствие Лешка испытал, когда к нему явился с целью написания очерка самолично Матвей Ильич Рубинштейн, зав. отделом культуры из газеты "Ленинский путь". Очерк напечатали. Назывался он "Без единого гвоздя". Благодарный Лешка напоил Ильича до потери сознания.

А вскоре Феодориди отвел его на прием к председателю исполкома, и Лешке выделили сруб в Ленинском поселке. Обычный пятистенок, но рядом и газ, и вода. Лешка взял отпуск и весь летний сезон работал как ошалелый. Зато дом получился такой, что на него приезжали смотреть со всего города.

Стали переезжать.

В назначенный час подъехал отряд реставраторов. Бородатый Феодориди командовал, словно сказочный дядька Черномор: вещи сами собой летали в машину. В конце концов Лешка с матерью остались одни. Только две табуретки стояли посреди пустой комнаты. Присели на дорогу. Думали каждый о своем. Мать даже всплакнула... А когда уж совсем собрались было уходить, мать вдруг охнула и нагнулась к запыленному плинтусу. Протянула руку, отодвинула паутину, выпрямилась.

– Леш...

На ладони ее лежало кольцо.

– Нехорошо получилось...
– вздохнула она.
– Павел-то, получается, порядочный человек, а я все эти годы нет-нет да и ругну его про себя.

– Мать, можно, я кольцо себе возьму?

– Ох, ну бери, конечно... Уж больно ты от радости светишься, прямо как самовар. А поэтом не станешь?

Алексей Коростылев поэтом не стал. Но славы приобрел на плотницком деле достаточно. К примеру, улицу Розы Люксембург в Ленинском поселке иначе как "Лешкина улица" никто не называет, потому что Лешка умудрился и всем соседям приличное убранство к домам изладить.

Хотя, честно признаться, с поэзией Алексей Иванович тоже не порвал. Он аккуратно посещает поэтическую студию "Содружество" и, говорят, значительно там преуспел. Но со стихами в газету не ходит и никому, кроме "содружников" своих, произведений не показывает.

Лишь изредка, когда попадается особо трудная деталь в проекте, достанет он из потайного кармана заветное кольцо и, повертев в руках, прошепчет: "Муза глориам коронат... Вот оно как..." И вспомнит ту встречу. Немало воды утекло с тех пор в реке Чулым...