Кольцо

Мельников Виктор Иванович

Мать встретила Лешку подозрительно.

– Чего случилось, что ль?

Не ответив, Лешка, не снимая ботинок, кинулся по чистым половицам к комоду. Достав тетрадку, приник к столу и, прикусив губу, принялся писать строчку за строчкой.

– Никак увольняться надумал?!
– всплеснула руками мать.

Лешка поднял ошалелый взгляд:

– А что, может, и уволиться придется, коли дело пойдет...
– глаза его мечтательно затуманились, и он с нежностью поглядел на тетрадь.
– Поэтом я хочу быть.

– Да ты рехнулся! Какой ты поэт? Ты

чего городишь? Профессия у тебя хорошая, бригадир вон и разряд обещал повысить, а это значит - к зарплате прибавка. Что с тобой?! Или кто сглазил?

– Да никто меня не сглазил!
– Лешка прыснул.
– А за стихи тоже деньги плотят, и еще какие! Ты лучше послушай:

Яркое солнце. Тающий снег.

Земные мотивы вечности.

Все живое набирает бег,

Пускаясь по бесконечности.

– Ну как?
– восторженно взглянул на мать Лешка.

– Да вроде хорошо...
– растерялась та.
– В нашем роду никто этим не баловался. Но ты пока, Леш, работу-то не бросай. Ты сначала покажи кому-нибудь, чего написал.

– Что же я - глупый, что ли?
– солидно изрек Лешка.

В районной газете "Ленинский путь" зав. отделом культуры Матвей Ильич Рубинштейн бегло просмотрел Лешкину писанину и вернул, печально глядя усталыми, лосиными глазами:

– О людях что-нибудь напиши... И прозой, пожалуйста. Тогда напечатаем.

"Пенек!
– ругался Лешка по дороге домой.
– Удои да урожаи только на уме! А о настоящем, возвышенном - никакого понятия. Эх, знающего человека бы найти! Да где ж его в нашем городе взять? Наверное, только я один и пишу".

Но вскоре благоприятный случай Лешке представился.

Таинственный незнакомец

Однажды, когда Лешка возвращался с работы домой, его окликнул незнакомец:

– Ты здешний?

Лешка кивнул, степенно, по-рабочему.

– Какое имя у вашей реки?

Лешка ответил.

– А как называется город?

Это было уже слишком. Ну, улицу спросить - куда ни шло. А вот город не знать - это человек или из сумасшедшего дома сбежал, или с луны свалился. Лешка пригляделся. Незнакомцу на вид было лет двадцать пять, лицо бледное, глаза ясные, синие, внимательные, чуть насмешливые; лоб высокий, с залысинами; волосы курчавые, темные. И хотя одежда на нем была неприхотливая: затертые штаны, мятая выцветшая рубаха, побитые башмаки, но смотрелось все это как на картинке из романа Майн Рида. Даже рваная телогрейка, которую мужчина держал на плече на манер гусарского ментика.

– Так как называется ваш город?

– Ачинск, - автоматически ответил Лешка и добавил: - Чудной вы какой-то...

Незнакомец пожал плечами и глянул на сверкающую пятиглавием небесно-голубую церковь, былинную достопримечательность Ачинска, окруженную россыпью ветхих домишек.

– Мне, может, тоже кажется, что ты чудной. Ведь, если приглядеться, мы все - дальние близкие родственники.

– Выходит, я своего дядю встретил, - съехидничал Лешка.

– Ну, дядя не дядя, а по какой-нибудь общности непременно родич. Вот ты, к примеру, чем занимаешься?

–

Плотничаю. Стихи пишу...

– Ну вот и нашлась ниточка!
– улыбнулся собеседник.
– Наш с тобой общий мир - поэзия.

– Вы - поэт?!
– изумился Лешка.

– А что, не похож? Не так одет? Смокинга не хватает?

– И у вас что же, книжки есть?

– Есть, есть...

– А как вас зовут?

– Павел Волгин. Московский поэт. Может, приходилось читать?

– Да вроде имя знакомое. А Волгин - это ваш... как его... псевдоним?

– Да нет, как ни странно - настоящая фамилия. По первости все удивляются. Ну а тебя как звать?

– Лешкой... А скажите, товарищ Волгин, как это вы к нам в Сибирь из Москвы-то?

– Я, брат Алексей, бродяга по натуре. Мне надо каждое слово пощупать руками, поднести к глазам, вдохнуть в себя его запах и только потом вписать в строку. Дело хлопотное, конечно, но по-иному не получается. Вот и хожу по свету, ищу свои слова.

У Лешки от радости аж дух перехватило.

– А можно, я вас к себе домой приглашу? Мне очень нужно с вами поговорить. Ведь это такая удача, что я вас встретил! Честное слово. Не смейтесь. Ведь вот тоже стихи пишу, а показать их некому. Друзьям моим одна радость - стакан губастенький хлопнуть.

– Да я-то не против. Тем более мне здесь и переночевать негде. Только вот родители твои - не выставят ли меня за порог?

– А я матери скажу, что вы из моей бригады. Она даже рада будет.

– Ну, коли так - пошли, - согласился поэт и зашагал рядом с Лешкой.

Улица, по которой они шли, показалась тогда Лешке бесконечно длинной. В этот час она напоминала гигантский конвейер, который переставлял на свои места пешеходов, дома, деревья. Здесь пространство и время смыкало и разъединяло людей.

У довольно вытянутого двухэтажного строения они завернули в калитку и вошли на просторный двор, обнесенный высоким забором. В углу двора стоял добротно сколоченный туалет с шестью дверьми. Почти вдоль всего забора длинным рядом шли сарайчики, а рядом с туалетом располагалась, тоже обнесенная невысоким заборчиком, помойка. Это было знаменитое сооружение. Зимой оно постепенно превращалось в огромную ледяную гору - радость дворовых мальчишек. И хотя матери упорно отгоняли их, не разрешая кататься по всякой дряни, юные разбойники столь же упорно при всяком удобном случае норовили съехать на портфеле с головокружительной высоты и считали это за великое удовольствие.

Подъезд был один - по самому центру дома. Внутри тянулся сплошной длинный коридор - от окна к окну. Здесь царствовала ребятня, вопя, бегая и лихо объезжая на своих велосипедиках табуретки с примусами и керогазами, которые наличествовали почти у каждой двери.

Возле Лешкиной комнаты булькал кипящий бак с бельем. В комнате было жарко, как в бане. Мать оторвалась от железного корыта, вытерла руки о фартук и не замедлила попенять Лешке:

– Ну все у тебя не как у людей. Предупредил бы - и я не стала бы стирку затевать.