Колдолесье
Шрифт:
– С каких пор у тебя… О, вижу тебе лучше! – радостно заметила мама. – В любом случае, надень жилетку, чтобы сделать мне приятное.
– Жилетки, - процитировала Энн значок, который часто носил Мартин, - то, что носят подростки, когда их матерям холодно. Тебе холодно. Ты поддерживаешь мороз в этом магазине.
–
Солнце сильно пригревало. Закончив есть, Энн поднялась к себе и оделась, как посчитала подходящим: в узкую шерстяную юбку – чтобы мама увидела: она не надела джинсы, – летнюю блузку и свой замечательный анорак, застегнутый до верха, чтобы выглядеть закутанной. После чего она пронеслась вниз и через магазин, крикнув:
– Всем пока!
Прежде чем родители освободились от покупателей и начали ее допрашивать.
– Не ходи слишком далеко! – догнал ее папин громкий голос.
– Не буду! – ответила Энн.
И она не лгала. Она всё продумала. Нет смысла пытаться заставить работать устройство, открывающее ворота. Если она попробует залезть по ним, кто-нибудь заметит и остановит ее. Кроме того, если все, кто заходят на ферму, не возвращаются обратно, было бы глупо отправиться туда и в свою очередь пропасть. Мама с папой будут в истерике. Но ничто не могло помешать Энн забраться на дерево в лесу Баннерс и с него заглянуть через стену.
«Посмотри поближе на тот фургон, если он еще там, - согласился Король. – Мне очень хотелось бы знать, кому он принадлежит».
Энн нахмурилась и кивнула. Было что-то в этом логотипе-весах, что заставляло ее четырех друзей заговаривать с ней, когда она и не начинала их воображать . Ей это не нравилось, снова заставляя задумываться, не сошла ли она с ума. Она
Энн завернула в проход между домами, который вел к лесу. Там было красиво, жарко и парно. Мама и ее жилетки! Тающие градины сверкали радугой в каждой травинке вдоль дорожки. Лес значительно позеленел, пока она лежала в постели – той забавной зеленью, которой покрываются леса ранней весной: кусты и нижние ветви – ярким насыщенным изумрудом, в то время как верхние ветки и большие деревья остаются почти голые, и только по контуру слегка набухают почки. Тепло и остро пахло соками, а солнечные лучи делали зелень прозрачной.
Энн несколько минут шла в направлении фермерской стены, когда поняла, что с лесом что-то неправильно. Не в прямом смысле неправильно. Он по-прежнему тянулся вокруг нее мирными сводами зелени. Пели птицы. Мох лохматился на дорожке под ее кроссовками. Рядом с Энн на насыпи росли примулы.
– Эй, постойте-ка! – воскликнула она.
Тропинки в лесу Баннерс всегда были грязными, с втоптанными в них колечками от кока-колы. А если бы примула осмелилась показаться здесь, ее бы немедленно сорвали или растоптали. И Энн давным-давно уже должна была дойти до стены. И, что еще важнее, к этому времени она должна была видеть дома сквозь деревья.
Энн напрягла глаза, пытаясь разглядеть их. Ничего. Ничего, кроме деревьев и зеленого упругого боярышника, а вдали – голое дерево, покрытое кипенью розовых цветов. Энн с колотящимся сердцем направилась к нему. Никогда прежде в лесу Баннерс не видели такого дерева. Но она сказала себе, что спутала его с вербой, растущей на другой стороне ручья.
Энн знала, что это не так, еще до того, как приблизилась к большому, с виду свинцовому контейнеру, наполовину погребенному на склоне под примулами. Лес от него просматривался достаточно далеко, чтобы понять: он просто продолжается, и продолжается, и продолжается за розовым деревом. Энн остановилась и посмотрела на контейнер. Люди часто выбрасывали хлам в лесу. Мартин как-то отлично повеселился со старой коляской, которую здесь бросили. Эта штука выглядела так, словно кто-то выкинул целую громадную морозилку. Она, должно быть, давно здесь лежит: не только наполовину погребенная в земле, но и сгнившая снаружи и ободравшаяся до унылого серого цвета. Местами из нее торчали ржавые сломанные провода. Что ж, она не совсем походила на морозилку.