Колдовские чары
Шрифт:
Когда Анжела открыла глаза, то увидела, как через деревянные ставни просачивается слабый свет. Она была в кровати не одна, и она осознала этот факт с таким возбуждающим трепетом, который можно было назвать либо полуудовольствием, либо полупаникой.
Вдруг ей показалось, что она услышала чьи-то шаги на нижней галерее, и она торопливо прошептала:
— Филипп, проснись! Отправляйся через холл в свою комнату. Сейчас сюда явятся слуги с утренним кофе.
Открыв глаза, он склонился над ней и поцеловал. Не давая возможности продлить горячий
Вернувшись к Филиппу, она остановилась, чтобы полюбоваться им, — ведь реальность, открывшаяся при свете дня, куда более важнее того, что она себе представляла в своих ночных фантазиях. Она провела взглядом по его густым волосам, которые казались такими черными на белой подушке, по его могучим плечам, по его атлетической грудной клетке, по его красивым рукам, лежащим на белой простыне, закрывавшей его по пояс. Анжелу всю трясло от нового чувства, которое частично отзывалось радостью, а частично и настороженностью.
— Вставай же! — вновь приказала она. — Сюда сейчас кто-нибудь явится.
— Разве так разговаривают со своим господином и хозяином? — шутливо упрекнул он ее.
— Ты на самом деле мой господин, — ласково ответила она, — но ты здесь никогда не будешь хозяином.
— Не буду? Когда мы поженимся, я наверняка стану хозяином и здесь, и повсюду, где мы с тобой окажемся волею судеб.
— В таком случае я не выйду за тебя замуж.
Забавным тоном он сказал:
— Слишком поздно, любовь моя. Я уже принял вашу столь приятную, изысканную капитуляцию.
— Я ничего не сдавала, Филипп.
— Так уж и ничего? — бросил он ленивый вызов.
— Если не считать моей невинности, но это тебе дар от меня.
— На самом деле? — В его глазах появилось треножное вопросительное выражение.
— В любом случае это довольно редкий и весьма ценный дар, и его можно преподнести только один раз в жизни.
Она заметила, как проступают у него на щеках признаки охватившего его гнева, и легкомысленно добавила:
— Больше не требуй от меня никаких других подарков.
— Боже праведный, какая же ты упрямая и расчетливая женщина! — в сердцах воскликнул он. — Мне нужна только ты, а не твои жертвы, черт бы их подрал!
— Прошу тебя, потише, — зашептала она, — неужели ты хочешь, чтобы все слуги узнали о том, что ты провел ночь в моей спальне?
— Пошли они все к черту!
В дверь кто-то робко постучал, и она медленно открылась. На пороге стояла Минетт, с радостным выражением на лице, рядом с которым она
— Доброе утро, месье, доброе утро, мамзель. Ваш кофе!
Филипп уставился на нее, словно пораженный громом.
Анжела сердито спросила ее:
— Почему ты принесла кофе месье в мою спальню?
— Потому что он здесь, — ответила Минетт с самым невинным видом, поглядывая то на нее, то на обнаженную грудь Филиппа, который еще не успел надеть лежавший у него на животе халат.
Что это было, невинность или же дерзость? Анжела напомнила себе, что Минетт все же еще ребенок.
— Откуда ты об этом узнала?
— Мама сказала…
— Мими сказала, чтобы ты принесла кофе сюда?
— Да, мамзель.
С улыбкой, которая продемонстрировала ее превосходные белоснежные зубы, она поставила поднос прямо на колени Филиппа. Он застонал от негодования, а она счастливо засмеялась. У нее была детская нежная кожа цвета слоновой кости, такой же прямой и узкий нос, как у Анжелы, но ее большие таинственные коричневые глаза явно ей достались от Мими.
"Каким же образом Мими узнала, что он провел эту ночь с ней?" — спрашивала себя Анжела. В общем, произошло то, о чем им всегда твердили с Клотильдой: рабам всегда известно гораздо больше о том, что они делают, чем им самим.
— Никому не говори о том, что здесь видела. Понимаешь, Минетт? Никому.
— Да, мамзель.
— А теперь ступай, Минетт.
— Слушаюсь, мамзель. — С дерзкой улыбкой Минетт вышла из комнаты.
Филипп не мог сдержать смеха.
— Кто она такая?
— Ребенок моей горничной, — бесстрастно, без тени эмоций сказала Анжела.
— Сестра Оюмы?
Анжела бросила на него любопытный взгляд.
— Ты запомнил его имя?
— Конечно, этот мальчик слишком красив для раба, и его сестричка тоже.
— Она знает об этом, поэтому дерзит, — сказала Анжела, пожав плечами.
Она не знала, что ей делать с этим ребенком. Она приняла решение поговорить с Мими и со своим дядей по поводу будущего Минетт.
— Прошу тебя, Филипп, уходи. Ты ставишь меня в неловкое положение.
— О какой неловкости может идти речь, если мы с тобой помолвлены, дорогая Анжела?
— Мы не помолвлены! Сколько раз тебе следует повторять об одном и том же, чтобы ты наконец понял, что я не намерена выходить замуж?
— Если ты не прекратишь так себя вести, то я действительно оставлю тебя гнить в этих отвратительных болотах, в которых полным-полно омерзительных рептилий, — прибегнул он к угрозе.
— Если вы будете плохо отзываться о моих плантациях, то вряд ли заставите меня любить вас, месье!
— Ах, дорогая, если бы ты хотя бы разок увидела мои владения с их виноградниками, садами, величественными холмами, то никогда не захотела бы возвращаться сюда. Послушай, если ты поедешь со мной в Париж, чтобы вместе со мной добиться возвращения поместий, то я откажусь от своих супружеских прав на твою собственность.