Колдовское наваждение
Шрифт:
Она вздохнула и с горечью подумала, что лучше бы она никогда в своей жизни не встречала Эмиля Шэффера.
И с той же горечью вспомнила, что наслаждение, которое она испытывала с Эмилем, ей больше не даст ни один мужчина.
В тот раз, когда Патриция пришла ночью в дом Генриха, она сама настояла на их интимной близости.
Патриция, давно тосковавшая от женского одиночества, надеялась, что любовная близость с Генрихом поможет ей окончательно забыть Эмиля. Она надеялась, что утоленная
Но здесь ее ждало глубокое разочарование. Генрих был очень нежен и старался, чтобы ей было хорошо, но Патриция не почувствовала и сотой доли ощущений, испытанных ею с Эмилем. Нежность Генриха не разжигала в ней пламя страсти. Генрих блаженно заснул рядом с ней, а Патриция долго лежала и уговаривала себя, что любовь еще может прийти к ней со временем.
Ей просто надо привыкнуть к Генриху, и совсем не важно, что она при первой близости с ним не испытала того наслаждения, которое дарил ей Эмиль. В браке ведь есть и другие стороны, не связанные с любовной близостью, а уж здесь-то Генрих будет всегда на высоте. Она станет богата, вернется в высшее общество, из которого ее вырвала связь с Эмилем. Джонни получит достойного отца.
Она ведь уже беседовала с опытным адвокатом, которого представил ей Миллер. Внимательно выслушав ее рассказ, адвокат остановился на варианте расторжения брака по поводу супружеской неверности одного из супругов. И этим супругом должен стать Эмиль, для чего адвокат собирался нанять детектива для сбора доказательств. К такому быстрому повороту событий Патриция не была готова и понимала, что бракоразводный процесс будет очень напряженным, особенно если Шэфферы попытаются через суд забрать у нее Джонни.
— Джонни, — обратилась она к сыну, который сидел рядом и ждал приезда дедушки, — ты хотел бы переехать жить к дяде Генриху?
Мальчик кивнул. Для него визиты с мамой к Миллеру были очень приятными. Он бегал по просторным комнатам, его угощали очень вкусными булочками с марципаном и яблоками, запеченными в тесте, которые готовил повар-немец, лично угощавший Джонни. Но особенно Джонни нравилось ездить в экипаже дяди Генриха. В него запрягали очень красивых, серых в яблоках лошадей. Ими Джонни восхищался больше всего.
Вспомнив все это, мальчик подтвердил:
— Да, я хочу там жить. Когда? Завтра?
Патриция засмеялась.
— Нет, чуть позже. Через несколько месяцев.
— И я буду кататься на лошадях?
— Думаю, что да! — ответила Патриция. — Когда ты подрастешь еще немного и будешь хорошо себя вести, то мы даже подарим тебе лошадь.
Тут Патриция услышала, что подъехал экипаж. Она выглянула в окно, а Джонни уже бежал к двери с криком:
— Дедушка! Дедушка приехал!
— Постой, — остановила его мать. — Сначала, Джонни, я сама поговорю с дедушкой, а ты посидишь с Мэй и немного подождешь. Хорошо?
Джонни неохотно вернулся
Она изумилась еще больше, увидев, как выглядит отец Эмиля. Он очень постарел. Вокруг глаз и рта залегли морщины, придавая ему измученный и озабоченный вид. Патриции стало очень жаль отца Эмиля — ведь, несмотря на сегодняшние отношения между ними, он действовал из лучших побуждений и был всегда добр к ней. Во всем виновата его дочь Фрэнсис.
Прентисс Шэффер, подойдя к дому, сухо поклонился и спросил:
— Можно мне войти? Я хотел бы с тобой поговорить, Патриция.
— Конечно, — ответила она и провела его в гостиную. — Пожалуйста, садитесь, — предложила она ему кресло, а сама села на свое место у окна.
— Может быть, выпьете чаю? — спросила она.
— Нет, спасибо, — ответил он, стараясь не смотреть на нее прямо.
— Патриция, я пришел просить твоей помощи. — Прентисс замолчал, не зная, как продолжить разговор.
— Я слушаю вас, — ободрила его Патриция. — Это связано с Эмилем?
Прентисс Шэффер вздохнул, а затем, собравшись с духом, начал рассказывать:
— Эмиль вернулся домой месяц назад. Он... он был тяжело ранен в бою...
Патриция побледнела, руки у нее задрожали.
Неужели он пришел сказать, что Эмиль умирает. Нет, не может этого быть! Только не Эмиль!
Видя, как изменилась в лице невестка, Прентисс Шэффер поспешил успокоить ее:
— Он жив, но он страшно искалечен. Его левая рука не действует. Он может ходить, только опираясь на трость. Лицо его тоже обезображено шрамом. Внешне это уже совсем не тот человек, которого ты помнишь, Патриция. Но самое страшное даже не это. Он сломлен, окончательно сломлен духовно, — сказал отец Эмиля и закрыл свое лицо руками.
Патриция, крепко сжав от волнения свои пальцы, задала роковой вопрос:
— Он умирает?
Шэффер поднял голову и сказал:
— Умирает? Нет. По крайней мере, не физически. Он перенес несколько операций, лихорадку, но доктора сказали, что больше его жизни ничто не угрожает. Меня беспокоит другое. Он совершенно утратил интерес к жизни. Мы с Фрэнсис стараемся как-то развлечь его — приглашаем старых друзей, приносим книги, журналы. Я пытаюсь играть с ним в шахматы. Но все бесполезно. Он злится, издевается над всеми. Он не делает никаких попыток приспособиться к своему состоянию и видит все только в мрачном свете. У него глубочайшая депрессия, и он пьет, только пьет... Каждый вечер он напивается до бессознательного состояния. В то воскресенье Фрэнсис привела к нему Джонни. Она надеялась, что, увидев сына, Эмиль опомнится. Но Эмиль стал кричать на Фрэнсис. Опасаюсь, что это могло испугать мальчика.