Колдун и кристалл
Шрифт:
— Я… я не хочу.
Да. Он не хотел. Внезапно он осознал, что, коснись он пластинки, выгравированный серебряный глаз повернется… и посмотрит прямо на него.
Мужчина в черном захихикал и шевельнул пальцами. Серебряная пряжка, Джонас решил, что это скорее пряжка, чем пластинка, заскользила к нему и исчезла в рукаве сутаны.
— Абрадакадабрама! Оп-ля-ля! Финиш! — Мужчина в черном отпил вина. — Если мы покончили с этими утомительными формальностями…
— Осталась одна, — ответил Джонас. — Вы знаете мое имя. Я хотел бы знать ваше.
— Зовите меня Уолтер, —
Когда Катберт вернулся на «Полосу К», спустилась ночь. Роланд и Ален играли в карты. Бункер они как могли привели в порядок. Даже от надписей, спасибо скипидару, найденному в чулане при конюшне, остались только розовые разводы, а теперь друзья сражались в Casa Fuerte, или «Свежее пятно», как называли эту игру в Гилеаде. Так или иначе, игра эта представляла собой разновидность «Следи за мной», карточной игры, в которую рубились в салунах и у походных костров испокон веку.
Роланд бросил короткий взгляд на Берта, стараясь понять, в каком он прибыл настроении. Лицо Роланда, как обычно, оставалось бесстрастным, но душу его терзали боль и нерешительность. Ален пересказал ему разговор с Катбертом, и ужасные слова последнего поразили его, пусть и услышанные через вторые руки. А более всего не давала ему покоя последняя фраза Катберта, брошенная перед тем, как он вышел из бункера: «Твоя беззаботная любовь привела к тому, что ты лишился чувства ответственности». Так ли это? Вновь и вновь он убеждал себя, что нет, что путь, которым он вел их, трудный, но единственно верный. И крики Катберта — не более чем злой ветер, который подняли его расшатавшиеся нервы… и его ярость, обусловленная надругательством над их жилищем. Однако…
Скажи ему, что он прав насчет выжидания, да только причины, из которых он исходит, не те, а потому в целом он не прав. Такого быть не могло.
Или могло?
Катберт улыбался, и щеки его раскраснелись, словно весь обратный путь он промчался галопом. Выглядел он таким юным, красивым, энергичным. Более того, счастливым, тем самым Катбертом, которого Роланд знал в недалеком прошлом — долдонящим всякую чушь грачиному черепу, пока кто-нибудь не попросит его заткнуться.
Но Роланд не доверял тому, что видели его глаза. В улыбке чувствовалась фальшь, румянец могла вызвать злость — не быстрая скачка, искорки в глазах вспыхивали яростью, а не юмором. Мысли Роланда не отразились на его лице, но сердце упало. Он надеялся, что буря по прошествии времени утихнет, но этого не произошло. Роланд искоса глянул на Алена, и увидел, что Ален думает о том же.
Катберт, через три недели все закончится. Если бы только я мог сказать тебе об этом.
И тут же в его голове возникла другая мысль, потрясающая в своей простоте: А почему не можешь?
И Роланд понял, что ответа у него нет. Почему он держал все при себе, не советуясь с друзьями? С какой целью? Или он действительно ослеп? Воги, неужели ослеп?
— Привет, Берт, — первым заговорил он. — Ты хорошо про…
— Да,
Роланду все меньше и меньше нравился лихорадочный блеск глаз Катберта, но он положил карты рубашками вверх и встал.
Ален дернул его за рукав.
— Нет, — В голосе его слышалась паника. — Разве ты не видишь, какой у него взгляд?
— Вижу — ответил Роланд. Смятение захлестнуло его.
И, шагая к другу который уже мог перестать быть таковым, Роланд впервые подумал, что принимал решения в состоянии, близком к пьяному сну. И принимал ли он решения вообще? Уверенности в этом уже не было.
— Что ты хочешь мне показать, Берт?
— Что-то удивительное, — рассмеялся Берт. В смехе отчетливо слышалась ненависть. Может, даже желание убить. — Тебе захочется на это посмотреть. Я знаю, что захочется.
— Берт, что с тобой? — спросил Ален.
— Со мной? Ничего, я в полном порядке, Эл… счастлив, как жаворонок на заре, как пчела над цветком, как рыбка в океане. — Он повернулся и, смеясь, вышел за дверь.
— Не ходи туда, — взмолился Ален. — Он же свихнулся.
— Если наша дружба порушена, у нас нет ни единого шанса выбраться из Меджиса, — ответил Роланд. — Если так, я предпочту умереть от руки друга, а не врага.
Он вышел из бункера. После короткого колебания Ален последовал за ним. С печатью глубокой печали на лице.
Охотничья Луна ушла. Демоническая еще не показала своего лица, но небо сияло яркими звездами, так что света хватало. Лошадь Катберта, еще оседланная, стояла у крыльца, привязанная к перилам. За ней поблескивал серебром квадрат пыльного двора.
— Где оно? — спросил Роланд. Все они были без оружия. К счастью для них. — То, что ты хочешь мне показать?
— Здесь. — Катберт остановился между бункером и обугленными остатками особняка, ткнул пальцем в землю. Ткнул уверенно, но Роланд не видел там ничего особенного. Подошел к Катберту посмотрел вниз.
— Я не…
Яркий свет, в тысячу раз ярче звездного, вспыхнул у него в голове, когда кулак Катберта врезался ему в подбородок. Впервые, если не считать детских игр, Берт ударил его. Сознания Роланд не потерял, но лишился контроля за руками и ногами. Они вроде бы были, но отказывались служить ему, словно конечности тряпичной куклы. Он упал на спину, подняв пыль. Звезды пришли в движение, медленно кружились, таща за собой молочный хвост. В ушах звенело. Из далекого далека донесся крик Алена:
— Идиот! Что ты наделал, идиот?
Невероятным усилием Роланд сумел повернуть голову. Увидел спешащего к нему Алена. Увидел Катберта, более не улыбающегося, который оттолкнул Алена.
— Это касается только нас двоих, Эл. Не вмешивайся.
— Ты же ударил его исподтишка, негодяй! — Ален заводился медленно, но теперь в нем разгоралась ярость, не сулящая Катберту ничего хорошего.
Я должен встать, подумал Роланд. Должен подняться и встать между ними, пока не произошло непоправимое. Его руки и ноги заелозили по пыли.