Колдун и кристалл
Шрифт:
— Даже Колдовскую радугу — уточнил Ален. — В обычной цветов не хватило бы.
Катберт рассмеялся. Вдвоем они зашагали к бункеру где Роланд расседлывал лошадь Берта. Катберт хотел ему помочь, но Ален остановил его.
— Пусть побудет один. Это наилучший вариант.
Они вошли в бункер, а когда Роланд появился там десять минут спустя, он увидел, что Катберт играет его картами. И выигрывает.
— Берт.
Катберт поднял голову.
— Завтра нам с тобой предстоит деловая поездка. На Коос.
— Мы собираемся
Роланд глубоко задумался, прикусил губу:
— Следовало бы.
— Да. Следовало бы. Но мы ее не убьем?
— Нет, если только она нас к этому не вынудит. — Потом он раскаивался в этом решении… если это было решение, горько раскаивался, но все же полностью отдавал себе отчет, почему принял его. В дни падения Меджиса он был мальчишкой, чуть старше Джейка Чеймберса, а мальчишкам убийство всегда дается с трудом. — Если только она нас к этому не вынудит.
— Может, будет лучше, если вынудит. — Катберт ответил, как и положено стрелку, но в голосе его слышалась тревога.
— Да. Возможно. Но это маловероятно, она слишком хитра. Встать придется пораньше.
— Хорошо. Карты тебе отдать?
— Когда ты вот-вот разделаешься с ним? Нет уж.
Роланд прошел к своей койке. Сел, уставившись на лежащие на коленях руки. Возможно, он молился. Возможно, о чем-то глубоко задумался. Катберт пристально посмотрел на него, а потом уткнулся в карты.
Солнце только поднялось над горизонтом, когда Роланд и Катберт двинулись в путь. Спуск, еще влажный от утренней росы, полыхал оранжевым огнем первых солнечных лучей. Дыхание всадников и лошадей парком вилось в воздухе. Утро это осталось у них в памяти навсегда. Впервые в жизни они выехали с револьверами в кобурах. Впервые предстали перед миром стрелками.
Катберт не произнес ни слова, он знал, что, начав, уже не сможет остановиться, будет нести привычную околесицу… а Роланд всегда отличался молчаливостью. И за всю дорогу лишь раз они обменялись несколькими фразами.
— Я сказал, что допустил очень серьезную ошибку. — Разговор затеял Роланд. — Ту, что открылась мне благодаря этому письму. — Он похлопал по нагрудному карману. — Ты знаешь, в чем заключалась эта ошибка?
— Не в том, что ты полюбил ее… не в том, — ответил Катберт. — Это ка, тут никуда не денешься. — Катберт испытывал огромное облегчение: он мог не только произнести эти слова, он в них верил. Такой он мог принять Сюзан: не возлюбленной лучшего друга, девушкой, которую он сам возжелал при первой же встрече, но посланцем судьбы.
— Полюбить — это не ошибка, неверно думать, что любовь можно как-то изолировать от всего остального. Пребывать в уверенности, что я смогу жить двумя жизнями, одной — с тобой и Элом, нашей работой, а второй — с ней. Я думал, эта любовь поднимет меня над ка точно так же, как крылья поднимают птицу над теми, кто может убить и съесть
— Любовь ослепила тебя, — с необычайной мягкостью ответил Катберт. Куда только подевалась злость, снедавшая его последние два месяца.
— Да, — с грустью признал Роланд. — Она ослепила меня… но теперь я прозрел. Прибавим ходу. Я хочу покончить с этим как можно быстрее.
Они поднимались по проселочной дороге, где не так уж давно Сюзан (Сюзан, которая знала гораздо меньше как о происходящем в окружающем мире. так и о его устройстве) распевала «Беззаботную любовь» под светом Целующейся Луны. Там, где дорога уперлась во двор Риа, они остановились.
— Прекрасный вид, — пробормотал Роланд. — Отсюда видна вся пустыня.
— А вот то, что ближе, мне определенно не нравится, — возразил Катберт, сказав чистую правду. Они видели неубранный огород с овощами-мутантами и торчащее над ним двухголовое пугало. Во дворе росло одно дерево, листья которого уже пожелтели и свернулись в трубочки. За деревом стояла хижина, сложенная из неотесанных камней, над крышей торчала закопченная труба с нарисованным на ней ярко-желтым шестигранником. У одной стены под хлипким навесом лежали дрова.
Роланд видел много таких хижин, по крайней мере три они миновали по дороге из Гилеада, но только эта прямо-таки излучала зло. Он никого не видел, но чувствовал, что на них смотрят, за ними наблюдают. Почувствовал это и Катберт.
— Надо ли нам приближаться к хижине? — Он шумно сглотнул слюну. — Въезжать во двор? Потому что… Роланд, дверь открыта. Ты видишь?
Он видел. Она словно ждала их. Словно приглашала войти, хотела, чтобы они сели с ней за стол и позавтракали в ее компании.
— Оставайся здесь. — Он двинул Быстрого вперед.
— Нет. Я с тобой!
— Нет, прикрой мне спину. Если придется входить в хижину, я тебя позову… но если мне придется войти, старуха, что живет здесь, испустит дух. Как ты и говорил, может, оно и к лучшему.
При каждом шаге Быстрого исходящее от хижины зло все сильнее давило на сердце и рассудок Роланда. Да и запах стоял отвратительный — тухлого мяса и гниющих помидоров. И шел этот запах как от хижины, так и от земли, на которой она стояла. С каждым шагом усиливался вой червоточины, словно воздух вокруг хижины играл роль усилителя.
Сюзан приходила сюда одна, в темноте, думал Роланд. Я не уверен, что решился бы подняться сюда ночью, даже с друзьями.
Он остановился под деревом, всмотрелся в открытую дверь, от которой его отделяли двадцать шагов. Вроде бы разглядел часть кухни: ножки стола, спинку стула, закопченный очаг. Хозяйки он не увидел. Но она была в доме. Роланд чувствовал, как ее взгляд ползает по нему, словно вошь.
Я не могу ее видеть, потому что она прикрывается колдовскими чарами, но она здесь.