Колдун из Салема
Шрифт:
— Что это было, Говард? — тихо спросил я.
— Это? — Говард улыбнулся. — Портье. К счастью, просто алчный человек. Но… — встретившись со мной взглядом, он вдруг замолчал. Улыбку с его лица словно ветром сдуло, и я снова заметил, как он озабочен и изможден. — Все в порядке. Роберт. Я тебе все объясню. Но не сейчас. Мы с Рольфом еще должны сходить в гавань, через полчаса мы вернемся. После этого у нас будет уйма времени. Мы можем оставить тебя одного на полчаса?
— Думаю, что да, — сказал я.
На самом деле я содрогнулся уже от одной только мысли, что останусь в этой
Говард бросил на меня испытывающий взгляд:
— Правда?
— Правда, — подтвердил я. — Я чувствую себя уже лучше. И обещаю тебе, дядя Говард, что буду хорошим мальчиком и никуда не убегу.
Говард ухмыльнулся:
— Ну и хорошо. Мы, вообще-то, спешим. Пошли, Рольф.
Он вышел из номера, причем так быстро, что я не смог бы уже ничего ни сказать, ни спросить. Его уход был похож на бегство…
Я отогнал эту мысль, откинул одеяло, осторожно приподнялся на кровати и попытался сесть. Несмотря на слабость, которую я испытывал еще совсем недавно, теперь я чувствовал себя снова здоровым и сильным, и уже жалел о том, что дал обещание не выходить из гостиницы.
Впрочем, я же не обещал не выходить из номера. Поэтому я вполне мог спуститься в салон и выпить там чего-нибудь. Чего-нибудь такого, чего мне мучительно хотелось уже целую неделю. Вдруг почувствовав сильную жажду, я выпрямился, потянулся за своими брюками и… оцепенел.
Мой взгляд упал на противоположную стену. Две или три секунды я таращился на белые обои, а затем, с трудом подавив крик, оглянулся. Но в комнате позади меня никого не было. В камине все еще горел огонь, распространяя свет и приятное тепло.
Медленно, чувствуя, как колотится мое сердце и дрожат руки, я повернулся и снова посмотрел на стену. Без сомнения, тень на стене была моей тенью, окруженной пляшущими бликами горевшего в камине огня, неровной по краям и неестественно большой. Она мельтешила в такт языкам пламени и находилась в постоянном движении, как будто жила своей жизнью. И, тем не менее, это была моя тень. Хотя… она не была человеческой тенью…
В столь раннее время в забегаловке «Черная овца» практически не было народа. Большинство посетителей появлялись здесь ближе к вечеру, после завершения рабочего дня — то есть после того, как рыбацкие лодки возвращались в гавань, а крестьяне заканчивали работу на полях. У длинной стойки, во многих местах изуродованной горелыми — от окурков — пятнами и круглыми следами от кружек, сидело всего лишь двое посетителей, а еще двое играли в шахматы за маленьким столиком у единственного в этом помещении прямоугольного окна. Тем не менее, в воздухе сильно пахло табачным дымом и пивом, а хозяин заведения, расположившийся перед зеркальными полками с бутылками, выглядел таким усталым — и морально, и физически, — как будто был уже поздний вечер.
— Подожди здесь, — тихо сказал Бенсен.
Он, оставив Норриса одного, подошел к стойке и подозвал хозяина заведения взмахом руки. Тот нарочито медленно отставил в сторону бокал, который уныло
— Бенсен, — пробурчал он. — Чего тебя сюда принесло? Хочешь рассчитаться по долгам?
— Завтра, — механически ответил Бенсен. — Обещаю тебе, Хэл, — он огляделся по сторонам. Оба шахматиста были увлечены игрой и, похоже, больше ни на что не обращали внимания, однако двое мужчин, сидевших у стойки, прервали свой разговор и с нескрываемым любопытством стали разглядывать Бенсена и Норриса. — Задняя комната свободна?
Хэл автоматически кивнул:
— Да, конечно. Но…
— Тогда принеси нам туда два пива, — перебил его Бенсен. — И проконтролируй, чтобы нас никто не беспокоил.
— Больше ничего? — буркнул Хэл весьма недружелюбно. — А два пива я, как обычно, должен записать на твой счет, да?
— Да получишь ты свои деньги, Хэл, — нетерпеливо ответил Бенсен. — Не позднее завтрашнего вечера.
Хэл, похоже, хотел еще что-то сказать. Но вместо этого он лишь вздохнул, повернулся, молча взял два полулитровых бокала с полки, открыл краник и стал наливать темный эль в один из бокалов. Бенсен слегка улыбнулся и сделал знак Норрису. Быстро, но не настолько, чтобы своей поспешностью привлекать еще больше внимания, Бенсен пересек помещение и, пройдя по короткому коридору, зашел в заднюю комнату.
В ней царила темнота. Занавески на окнах оказались задернутыми, а воздух был таким спертым, что Норрис закашлялся. Бенсен кивком головы указал на покрытый зеленой скатертью игорный стол, который вместе с четырьмя стульями, стоящими рядом с ним, видавшим виды бильярдным столом и декоративными досками для игры в дротики, висящими на стенах, составлял убранство комнаты. Бенсен поспешно подошел к окну и отдернул занавески. Комнату осветил яркий солнечный свет — и стали видны витающие в воздухе пылинки. Бенсен тоже закашлялся, отодвинул шпингалет на окне и открыл одну его створку. Холодный ноябрьский воздух хлынул в комнату, заставив Бенсена съежиться, но теперь, по крайней мере, можно было нормально дышать.
Пока Бенсен возился с окном, Норрис уселся на один из стульев. Он сильно сутулился, его лицо было бледным, а глаза — покрасневшими и неестественно широко раскрытыми. Из левого уголка рта текла слюна. Посмотрев на него, Бенсен испугался.
— Что с тобой? — спросил он.
Подойдя к столу, Бенсен протянул к Норрису руку, но тот поспешно покачал головой, выпрямился и глубоко вздохнул. Его губы дрожали. Бенсен заметил, что от Норриса исходил какой-то неприятный, нездоровый запах.
— Ты что, заболел? Я спрашиваю, ты заболел? Или уже в штаны наложил? — Бенсен задавал вопросы недовольным тоном.
— С животом непорядок, — пробормотал Норрис. — Меня, если хочешь знать, сильно тошнит, — он сглотнул, прижал руку к животу и снова глубоко вздохнул — так делает человек, всеми силами пытающийся подавить нарастающую тошноту. — Наверное, я наглотался слишком много морской воды.
— Может быть, — сказал Бенсен, впившись в него взглядом. — А кроме этого, ты вообще-то в порядке?