Колдун
Шрифт:
— Решила в кои-то веки выполнить приказ командира? — поддразнил ее Игнат. — Осторожной становишься, Царица? Взрослеешь? И повод вернуться уже не нужен?
Тамара, сжав губы, выдернула пакет из руки Игната.
— Я бы все равно вернулась, — хмыкнула она. — Только быстрее и проще. Но пусть пока у меня побудет.
— Пусть. И еще. Раз оба пакета у тебя — ты летишь стрелой к Егорову, не обращая внимания ни на что. Не останавливайся ни в коем случае, что бы ни случилось, слышишь? — Игнат уставился серьезным взглядом на девочку. — Это приказ, Тамара. Даже если я
— Вы не умеете ездить? — брови у Тамары взлетели вверх. — А оседлали коней очень ловко.
— Ездить я умею, — вздохнул Игнат. — Я просто хочу, чтобы ты поняла одно: вот эти пакеты важнее всего.
— Важнее человеческой жизни? — прищурилась девочка.
— Одной — да, потому как в них жизни тысяч людей. Поняла? — серьезно смотрел на нее Божко.
— Поняла. Поехали уже, — дернула она поводья из рук Игната.
Подождав, пока тот заберется на коня, чуть тронула поводьями шею лошади. Когда Игнат поравнялся с ней, девочка, повернувшись к нему, проговорила:
— Вот только не надо думать, что я последняя сволочь, и оставлю вас со сломанной ногой в поле. Догоняйте! — крикнула она, отправляя лошадь в галоп.
Сокращая путь, они помчались через поле. До расположения дивизии Егорова оставалось уже совсем немного, когда в небе появились немецкие бомбардировщики. Они летели в стороне, звеньями по трое, но, очевидно, заметив всадников на поле, один из бомбардировщиков отделился и направился в их сторону.
Пришпорив коня, Игнат, поравнявшись с Тамарой, прокричал:
— Тамара, лети стрелой! Что бы ни было — скачи! Не останавливайся!
Увидев, что Тамара припала к шее лошади, буквально слившись с ней в единое существо, и впечатала пятки в бока, подгоняя, он повернул в сторону в надежде, что при взрыве девочку не зацепит осколками. В том, что самолет будет сбрасывать бомбы над ним, он был уверен — Мишкино предупреждение крепко сидело в голове.
Бомбардировщик сделал круг над всадниками, спускаясь ниже. От его брюха отделились черные точки бомб. Игнат, рискуя загнать коня, всадил ему в бока пятки, но поздно… Раздался взрыв. Коня подбросило вверх, перевернув в воздухе, и он, кувыркнувшись через голову, всей массой тела впечатал Игната в землю.
— Нееет! — обернувшись на взрывы, закричала Тамара, изо всех сил дернув поводья.
Самолет, развернувшись, пошел на очередной заход. Заговорили-забухали зенитные орудия, вспарывая небо разрывами снарядов… Бомбардировщик, не целясь, сбросил еще несколько бомб и попытался уйти, набрав высоту, но, задымив, вошел в штопор и рухнул далеко за полем.
Девочке далеко не сразу удалось повернуть лошадь. Не обращая внимания на то, что из пригорода ей навстречу вылетело несколько всадников, она неслась к Божко. Доскакав, она спрыгнула с лошади и бросилась к Игнату. Одного взгляда на изломанное тело старшины было достаточно, чтобы понять, что он безнадежно мертв. Тамара попыталась вытащить его из-под коня. Она, глотая слезы, изо всех сил тянула его за торчавшую из-под туши руку, прекрасно осознавая тщетность своих усилий.
Подъехавшие
К немецкому штабу в Луковнино подкатила пыльная, простреленная в нескольких местах машина, в которой находился необычайно крупный гауптман и связанный оборванный подросток на заднем сидении.
Не выходя из машины, гауптман поинтересовался, у себя ли оберст, после чего, выйдя из машины, вытянул за шкирку трясущегося подростка, и осыпая того увесистыми тумаками, погнал к кабинету Отто Зиберта. Войдя в приемную, он приказал часовым охранять подростка, немедленно забившегося в первый же угол, а сам вошел к Зиберту.
Через несколько минут от Зиберта поступил приказ доставить партизана к нему в кабинет, и пригласить его адъютанта Оверманса, а также секретаря для ведения записи допроса пленного.
Мальчишку пинками заставили подняться и проследовать к командиру, где его немедленно принял гауптман, отвесивший подростку настолько увесистую оплеуху, что парень рухнул на пол и остался там лежать без движения.
— Заммель, вы угробите ценного пленного, — попенял ему Зиберт.
— Гер Зиберт, вы даже не представляете, насколько эти русские живучи, — парировал гауптман.
Дождавшись, когда Оверманс и секретарь займут свои места, Зиберт скомандовал:
— Можем начинать. Надеюсь, вы не убили этого партизана? Оверманс, поднимите пленного и приведите его в чувство.
Едва адъютант наклонился над пленным, гауптман скользящим движением оказался у него за спиной, а через секунду Оверманс стоял с выпученными глазами с ножом у горла, а подросток, лежавший связанным на полу без сознания, оказался за спиной секретаря, ухватив того за голову свободными руками. Веревка, скинутая им с рук, валялась под ногами Оверманса.
— Спокойно, гер Зиберт. Нам совершенно не нужно сопротивление, и тем более не нужен ваш труп. В отличие от, скажем, секретаря, — кивнул головой в сторону того самого секретаря гауптман.
Шокированный оберст-штурмбанфюрер повернул голову и взглянул на секретаря. За ним спокойно стоял партизан, легко, едва касаясь, держа у него руки на голове. Глаза секретаря были выпучены, а из приоткрывшегося рта на стол стекала тоненькая струйка слюны.
— Впрочем, он уже совершенно не является человеком, скорее, овощем. Сейчас это будет акт милосердия, — улыбаясь, продолжил гауптман.
На лице секретаря появилась гримаса смертельного ужаса, на полу под ним начала растекаться лужа, а сам секретарь внезапно дернулся, посинел и обмяк на стуле. Подросток лениво обошел стол и неспеша приблизился к Отто Зиберту.
— Кричать не стоит, иначе закончите, как ваш секретарь, — появился в голове незнакомый голос, едва подросток коснулся его. При этом он не шевелил губами, лицо его оставалось спокойно и неподвижно. Оберста прошиб ледяной пот — с таким он не сталкивался. А в том, что он действительно может «закончить», и именно как и несчастный Гельмут, Отто не сомневался ни секунды.