Колесница Джагарнаута
Шрифт:
С Бай Мирзой творилось что-то странное: он то возбуждался и впадал в ярость - был "готов съесть собственную голову", то впадал в полудремотное состояние и бормотал совсем тихо невнятные фразы: "дьявольская политика большевиков", "у меня в руках оружие истребления", "непреклонность в убийствах", "великая слава басмачества", "нападение на Чирчик", "парашютисты летят, скорее пойдем встречать", "пожалейте меня - я несчастный", "дайте мильенчик".
Он расстегнул мундир,
Сахиб Джелял поднялся и посмотрел на полулежащего Бай Мирзу:
– Занозу, шатающийся зуб и скверного мальчишку с корнем вырвать! Или... А если сам свернет себе шею...
– Заноза... зуб... шея? А скажите, домулла, почему вы женились на англичанке? А, мусульманин - и на англичанке?
"Ого! Он пьян, но соображает... Значит, мне не верит. Видимо, он о многом осведомлен. Болтовня болтовней, но и на самом деле все эти излияния по поводу батальона Тамерлана, восточных дивизий СС, подготовки вторжения в Узбекистан лелеются кем-то в планах и проектах. В открытую действовать рано".
И Сахиб Джелял предпочел спрятать бриллианты мысли под покровами красноречия:
– Послушайте, дорогой, позвольте мне извлечь из ножен спора меч цветистой речи, тающей, подобно жемчужинам, на языке. Слова гарцуют по полю ристалища уст, да рассыпятся звонкими перлами и смягчат резкость упрека! Есть вещи, запретные в разговоре между мусульманами, и гостю не подобает спрашивать о делах эндеруна. И еще позволю себе добавить: две вещи свидетельство незрелого ума - молчание, когда надо говорить, и болтливость, когда надо молчать.
Если бы в тот момент Сахиб Джелял знал, что происходит на мраморной террасе виллы Баге Багу, вернее всего, он поступил бы с капитаном СС, новоявленным Тимуром, совсем по-другому. Сахиб Джелял затеял завтрак в тиши своих апартаментов, конечно, не для того, чтобы "оказать свинье почет".
Наблюдая за врагом, точи кинжал. Но из осленка благородный конь не вырастет. Сахиб Джелял уже в середине беседы понял - узел надо разрубить мечом. Но Сахиб Джелял думал, что делать это еще преждевременно. Он боялся распугать филинов и сов, вздумавших свить гнездо в Баге Багу. Но кто знал, что дыня созрела!
Он величественно выпрямился и пошел к двери, оставив Бай Мирзу в смятении.
Неужели дела третьего рейха так неважны, нет, так плохи...
Про Сахиба Джеляла в Берлине говорили: "Самостоятелен. Независим. Привлечь сможем, только когда он уверится в победе всемирного рейха. Надо суметь убедить его, что победа близка и неотвратима. Убедить и заставить служить, способствовать победе всеми капиталами, всем авторитетом, громадным влиянием на Востоке". И поручили убедить узбеку узбека, мусульманину мусульманина. Сказали: "Вовлечение Сахиба Джеляла в дело рейха не менее важно, чем вторжение в Туркестан, - у Сахиба Джеляла за пазухой весь Средний Восток. Убедить или... устранить".
Всего мог ждать Бай Мирза, но только не того, чтобы Сахиб Джелял повел себя
Это же провал. Сияющее солнце провалилось в зияющую яму. Кто поручится, что вельможа, миллионер не сядет в свой "мерседес-бенц", не покатит по степи прямо в Мешхед и не поднимет там шум, не заявит, что из себя представляет Баге Багу.
Бай Мирза вскочил и бросился за Сахибом Джелялом. Ему померещилось, что он бросился, опустился на ковер и... заснул. Ему казалось, что он опускается в черное, знойное ущелье, полное страхов и ужасов.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Какова змея, таковы и змееныши.
Б е р д а х
Тело - сборище всех насекомых и
вместилище гноя.
А х у р а М а з д а
С коня генерал фон Клюгге не спешил слезать... От безмерной усталости тело налилось свинцом, и он боялся показаться неуклюжим и беспомощным. Он должен продемонстрировать персам, что истые германцы способны сохранять хладнокровие в самых трагических обстоятельствах.
Взгляните на хозяина Баге Багу! Толстые, выбритые до синевы щеки трясутся, словно желатин. Карие выпуклые глаза смотрят жалобно, по-бараньи, и только гранатовые губы нагло пунцовеют, точно их хозяину наплевать, что в его доме совершено злодейское убийство.
Или верны слухи, что в Баге Багу привыкли к убийствам?
А господин чиновник! Он перепуган. Крючковатый нос лоснится от пота и уткнулся в подбородок, близко поставленные глаза вылупились по-крабьи, а низкие кустики бровей растрепались мочалками.
Впрочем, вчерашние ужасные события кого угодно выведут из равновесия.
Придерживая за узду коня и поглаживая пухлой ладошкой гриву с вплетенными в нее цветными шелковыми шнурками, Али Алескер будто невзначай заметил:
– Господин мажордом наш подошел к пределу жизни. Вох-вох! Ангел смерти повадился в Баге Багу.
– Что? Какой предел? Какой мажордом?
– Верный, исполнительный слуга наш, мажордом-пешхедмат, увы, обнаружен в сухом овраге. В господине мажордоме не осталось и капли крови. Оказывается, господин мажордом взял сухую камышинку, срезал ее конец и недрогнувшей рукой проткнул себе шею во многих местах. Вся кровь вытекла из господина мажордома. Господин мажордом не снес позора - гибели гостей. Ужасной гибели. Господин мажордом считал, что ему нельзя жить. Если гости умерли... Погибли... И его удел - гибель. Вох-вох!
Генерал наконец соскочил с коня и, не говоря ни слова, побежал вверх по мраморным ступенькам, еще влажным от утренней росы.
– Мажордом? Если он виноват, так ему и надо! Отлично! Ему все равно не сносить бы головы. Ну, а вы, господин? Вы-то приняли меры? Где убийцы?
– Ищут.
– Даю двадцать четыре часа на розыски. Всю ночь я сам их искал. Как сквозь землю провалились. Еле держусь на ногах. Если бы не этот конь, я не вынес бы такой скачки.
– Конь ваш!
– нашелся мгновенно Али Алескер и церемонно разулыбался своими бесстыдными гранатовыми губами.