Колесники
Шрифт:
— Конечно!
— Ну так что, сработает?
— Это зависит от того, насколько хватит запаса жизнеобеспечения «Тиглас-Пильсера» и насколько стабильна его орбита.
— Одно из двух, — ответил Гринберг. — Или жизнеобеспечение уже отказало, или оно продержится намного дольше, чем позволит орбита.
— Так давайте рассчитаем, где находятся три «Козмические звезды», и если повезет, то мы — в деле.
Команды колесников на Ганимеде, Европе и Каллисто никогда не работали так быстро. Главным узким местом было повторное позиционирование
Три синхронизированных репульсорных луча сошлись на «Тиглас-Пильсере». Их прикосновение, нежное сначала, окрепло, как только было считано значение дальномера, и беспомощный космолет стало оттягивать прочь от Юпитера. Его поместили на стабильную орбиту в пределах досягаемости «Жаворонка».
Когда все данные стали соответствовать ментальному образу оптимальности, колесник-математик выключил лучи и перевел Машины в режим ожидания. Наступила тишина — колоссальные вращающиеся роторы постепенно застыли.
Один из матемпьютеров задался вопросом, к чему вообще затеяна вся суматоха. Комета слишком мала, чтобы причинить Юпитеру существенный вред. Ко всему прочему это еще и бесполезная работа: объект находился по-прежнему там, где, по расчетам колесника, возможна повторная опасность столкновения через двенадцать тысяч лет. Следовало бы запихнуть его куда-нибудь подальше, направить на один из безжизненных малых миров, как делали всегда. Но приказы не обсуждаются, даже если они дурацкие. Матемпьютер бибикнул, что у колесников соответствовало сарказму: вот же руководители! — и вернулся к любимой работе — контролировать Внешний Ореол. Здесь если и возникают потенциальные проблемы, то их решение можно отложить на четверть миллиона лет.
В то время как «Тиглас-Пильсер» подталкивали к безопасной орбите, «Жаворонок» летел к нему на всех парах. Наконец спасатели увидели свою цель на экранах не в виде точки. «Тиглас-Пильсер» превратился в настоящую развалину. Обычно безупречный матово-черный корпус был изъеден и покрыт разноцветными пятнами. Металлическая броня выглядела скорее как разлохмаченные бумажные листы. Один двигатель оторвался, и только искореженные остатки крепления свидетельствовали о том, что он вообще когда-либо существовал.
Гринберг оценил картину:
— Нет тарелки связи, нет лидара… один двигатель, серьезно поврежденный… нет радио, нет радарной установки. Космолет летит без зрения и слуха.
Когда они сблизились, состояние судна стало еще более очевидным.
— В корпусе пробоины, — продолжил перечень Гринберг, — все иллюминаторы разбиты. Внутри кавардак. Будем надеяться, что они добрались до камеры защиты от солнечных вспышек — она рассчитана на радиацию, но хоть как-то оградит и от метеоритов.
— Они наверняка в скафандрах, — заметил
— Скоро узнаем, — сказал Мозес. — А до тех пор любые домыслы только мешают ясно мыслить.
Гринберг посмотрел на него:
— Странный ты паренек.
Мозес ответил ему медленным тяжелым взглядом:
— Вы бы тоже стали таким на моем месте. Кэшью попыталась удержать слезы.
— Когда-нибудь, Мозес, тебе все равно придется измениться, — сказал капитан. — Конечно, твоя выдержка помогла вынести весь тот кошмар, когда ты был ребенком, но теперь она мешает тебе повзрослеть.
Никакой реакции.
Как только «Жаворонок» подошел к «Тиглас-Пильсеру» вплотную, пятеро добровольцев перешли на космолет. Входной люк заклинило; с помощью лазера был разрезан корпус между двумя разбитыми иллюминаторами, и спасатели скрылись внутри. Краткие обрывки беседы долетали до оставшихся в «Жаворонке»:
— Проходы забиты обломками.
— Используйте лазер. Пауза.
— Видите вход в камеру?
— Люк приоткрыт. Потолок сдавлен, хотя протиснуться можно. Идем дальше…
Длинная, бесконечно длинная пауза.
— Нашли.
Кэшью хотелось выкрикнуть: людей? или тела?
— Положите их на носилки, — приказал Гринберг. — Осторожно! — Он приказал Кэшью и Мозесу: — Вы двое, со мной. Остальные ждут здесь. Я буду держать вас в курсе.
Весь экипаж наблюдал на стенном экране, как добровольцы возвращались из разбитого корабля, буксируя два желтых, похожих на гигантские сосиски кокона.
Казалось, прошла вечность, пока воздушный шлюз не завершил полный цикл. Наконец внутренняя дверь открылась. Коконы опустили на пол. Один из коконов вскрывал корабельный врач, то же самое со вторым проделывал фельдшер.
Доктор наклонился и осторожно снял со своего подопечного забрызганный кровью шлем. Показалось лицо Чарльза.
Доктор вставил иглу в подключичную артерию.
— Живой, — оповестил он.
Все шумно выдохнули; только Мозес, демонстрируя полное спокойствие, продолжал дышать ровно.
Сняли шлем и со второго тела. Фельдшер присел на корточки и проверил пульс, прежде чем освободить женщину от скафандра.
— С ней… — не выдержала Кэшью. Глаза Пруденс открылись:
— С ней все в порядке, черт побери! Мозес внезапно разрыдался.
Глава 21
КАРВЕРОВСКИЙ МУЗЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ, 2222-й
Звездное небо с Земли выглядело практически таким же, каким его видели древние астрономы предъегипетской цивилизации, но повсюду на темной стороне люди смотрели вверх — выжидающе, с надеждой, в испуге. Страсти по-прежнему бушевали по всему земному шару, но пар уже был выпущен. Безумие, обуявшее планету три недели назад, когда СРЮП не сумели изменить курс Смертельной Кометы, постепенно стихало. Смерть подошла так близко, что люди наконец начали постигать мизерность бытия.