Колесо Фортуны
Шрифт:
Панин, удобно откинувшись в кресле, постукивал кончиками расставленных пальцев одной руки о кончики пальцев другой. Он перевел взгляд с племянницы на Орлова и еле заметно улыбнулся - ни по глазам, ни по лицу Орлова решительно ничего прочитать было нельзя.
– Ничего не случилось, - сказал Орлов.
– Просто я хотел спросить совета графа. Дело чисто мужское, вам неинтересное.
– Нет, нет, Орлов, я вижу, вы что-то скрываете.
Меня нельзя обмануть. Это касается нашего дела?
– с нажимом спросила Дашкова.
– Говорите смело, ничего
Орлов взглянул на Панина, тот покивал.
– Говорите, говорите, Орлов, наша милая княгинюшка достаточно осведомлена.
– Да я только хотел спросить, как теперь быть? Мне сказали - Пассек арестован...
– Кто этот Пассек?
– спросил Панин.
– Капитан-поручик Преображенского полка.
– Он из наших?
– снова с нажимом спросила Дашкова.
– Он... ну, он из моих друзей, - ответил Орлов.
– Вы прекрасно делаете, Орлов, что говорите иносказательно. Осторожность в нашем деле необходима.
Слишком многое поставлено на карту!
– горячо сказала Дашкова.
– Вот видите, дядюшка, я была права - мы слишком медлим. Надо действовать! Мы только собираемся, а т а м уже действуют. Вот уже начались аресты...
– Погоди, Катенька. Пока не аресты, а только один арест. Кстати, известно, за что он арестован?
– Нет, покуда неизвестно.
– А где его содержат - в крепость увезли или?..
– В караульной на полковом дворе.
При известии об аресте Панин выпрямился и перестал покачивать кистями, теперь он снова откинулся на спинку кресла и задумался. Дашкова теребила платок, переводила взгляд с Панина на Орлова, с Орлова на Панина и наконец не выдержала:
– Почему вы молчите, дядюшка?! О чем вы думаете?
– А думаю я, милая племянница, о том, какие, в сущности, основания для тревоги? И, признаться, не вижу их.
– Как вы можете так говорить?! Арестуют нашего человека, а вы спокойны?
– Но ведь неизвестно, за что его арестовали! Может, сделал что-то противу дисциплины или за какое-то упущение по службе. Может такое быть? спросил Панин.
Орлов пожал плечами.
– Может.
– Ну вот! А мы из каких-то пустяков должны поднимать шум и тем прежде времени себя обнаружить?
– А как не пустяки?
– Если б не пустяки, думаю, капитан-поручика этого не держали бы в караульной. У нас государственных преступников в крепости содержат.
– Так, может, просто не успели!.. Нет, как хотите, дядюшка, я решительно не согласна. Надо действовать, действовать немедля!
– Как действовать? Поднять гвардию по тревоге и вести на штурм караульни, чтобы освобождать этого...
как его?.. Пассека? Или из-за его ареста сразу идти в Ораниенбаум воевать государя императора? А пойдет ли гвардия воевать из-за капитан-поручика? Даже из-за десяти капитан-поручиков? Нет, милая моя, так серьезные дела не делают, не поглядев в святцы, в колокол не бухают.
– Вам, господин граф, - сказал Григорий, - драться доводилось?
– То есть как?
– изумился.Панин.
– Обыкновенно - на
– Опомнитесь, Орлов!
– холодно сказал Панин.
– С какой стати я бы это делал? Дерутся только пьяные мужики!
– Там кто б ни дрался, в драке главное - кто первый треснет как следует. Иной раз одним ударом и вся драка кончается. Я к тому - как бы мы не подставились. Будем сидеть да ждать, покуда нас шарахнут так, что потом костей не соберешь...
– Ну, знаете, сия аллегория совсем некстати. Речь не о пьяной драке, о политике!
– Да ведь политика всегда к драке сводится. Это мы, солдаты, на собственной шкуре испытали.
– Вы можете трактовать политику, как вам заблагорассудится. Только предполагаемое нами действо ничем с пьяной дракой не сходно. Для действа подобного нужны не только причины основательные, но и повод серьезный.
Приказ о выступлении в поход, чтобы отвоевывать Шлезвиг, - дело другое. Ни войска, ни гвардия тем более воевать не хотят, и это достаточно серьезный повод.
Арест же какого-то Пассека... Смешно!
Арест Пассека вовсе не казался Орлову смешным, но он молчал.
Черт его знает, может, этот лощеный барин и прав?
В самом деле, доподлинно ничего не известно, а вслепую шарахаться негоже... Дашкова теребила платок и, морща брови, раздумывала.
– А что, если все-таки арестовали его по подозрению или доносу? Станут допрашивать, он может всех выдать!
– Навряд, чтобы Пассек выдал, - сказал Орлов.
– Из него много не выжмешь - его не зря Петром зовут.
Дашкова недоуменно вскинула на него взгляд, посмотрела на Панина, тот улыбнулся и пояснил:
– Петр по-гречески означает "камень"... Прекрасно, если он таков. Значит, в обыкновенном допросе никого не выдаст, а Тайная канцелярия, благодарение богу, упразднена. Стало быть, и с этой стороны нет основания для особой тревоги.
– Ну что ж, Орлов, - сказала Дашкова, - очень хорошо, что вы пришли сообщить. Может быть, дядя прав и причин тревожиться в самом деле нет. Однако я прошу вас, если узнаете что-то важное, немедля дайте знать, и мы тут решим, как действовать дальше...
Орлов рад был возможности скрыть свой взгляд в поклоне.
Дома по столовой яростно вышагивал Алексей. Он только что побывал в полку и узнал всю подноготную.
Еще вчера, 26 июня, какой-то капрал спросил у поручика Измайлова, когда уже свергнут императора. Измайлов возмутился и капрала прогнал, но счел своим долгом доложить об этом ротному камандиру, майору Воейкову, а тот в свою очередь доложил полковнику Ушакову.
Сегодня утром капрала того допрашивали. Оказалось, тот же вопрос он еще раньше задавал капитан-поручику Пассеку, и тот его тоже прогнал, но никому о том разговоре не сообщил, как сделал это Измайлов. А не сообщил он, видно, неспроста - в канцелярии уже лежал донос на Пассека, что он-де, мол, об императоре ведет поносные речи. В Ораниенбаум поскакал нарочный, к вечеру вернулся с приказом императора - Пассека арестовать.