Колесо Фортуны
Шрифт:
И тут же его, раба божьего, под караул.
– Ну вот, - заключил Алексей, - ниточку ухватили, теперь начнут весь клубок разматывать.
– Пассек не выдаст, - сказал Григорий.
– Он не выдаст, другие выдадут. Лиха беда начало...
– Вот те и святцы!..
– Какие святцы?
– Да Панин этот. Не поглядев, говорит, в святцы, нечего в колокол бухать. А в колокол, выходит, и без нас бухнули...
Григорий передал свой разговор с Паниным и Дашковой. Алексей слушал, багровел от злости, и на потемневшем
– Ну и что теперь делать сбираешься, - саркастически осклабился он, побежишь докладывать мокрохвостой полководице?
– Ты не собачься, Алешка! Мне самому она, как комар в ухе...
– Нет, братушка, не комар! Комара прихлопнут, и нет его, а ее не прихлопнут. Падет в ножки крестному отцу, ну и ночная кукушка его за сестрицу слезу прольет, прощенье вымолит. По молодости лет, мол, по неразумию... И франту тому шведскому, что ему станется?
В крайности от двора прогонят, в имение сошлют, как Бестужева... А нас какое имение ждет, за Уралом?
Ноздри вон, под кнут и в Сибирь - вот и вся недолга!
И еще если государева милость будет, а то и вовсе - решка...
– Видно, съезжу я к графу, посоветуюсь.
– К Сен-Жерменю своему? Я тебе давно хотел сказать, братушка... Оно, конечно, земной ему поклон, что он не дал тому шулеру меня обчистить, да уж больно чуден, вроде как даже не в себе... Да нет, человек он, конечно, умнеющий, только все время заговаривается.
Всюду-то он был, все видал... Ну, я не спорю, воробей он, видать, стреляный. А как же с тем римским императором - как там его звали?
– будто он с ним разговоры разговаривал, вот как мы с тобой? Как это надо понимать? Бессмертный он, что ли, или нас за дураков считает?.. Ну, это ладно! Я хочу сказать - человек он сторонний, чуть что - сел в карету и ускакал, а мы - расхлебывай... А уж коли нам хлебать, так самим и варить надо. Ну, поедешь к нему, он начнет свою умственность разводить, а под нами земля горит...
– Ну, Панину-то, чай, сказать надо? Он - не сторонний.
– А почто? Он тебя снова станет урезонивать, ходить отряся ножкой... Хватит, братушка, чужим умом жить, пора своим! Он там велик ли, мал, а свой, про себя думает. Меня от всей ихней политики с души воротит - они-де головы, а мы - руки. Мы что, ради них огород городить начали, чтоб они нашими руками жар загребали, а мы снова сбоку припека?
– Так что, по-твоему, надо?
– Что собрались, то и делать!
– Вот так - с бухты-барахты?
– Неуж лучше канитель тянуть, пока за нами придут и под караулом свезут на Заячий остров? Там казематы давно по нас плачут... Я так располагаю, нам нынче каждый потерянный час - лишний шаг на плаху... Помоему, надо немедля ехать в Петергоф, привезти сюда Катерину Алексевну, провозгласить, а там - как бог даст, либо пан, либо пропал...
Опершись скулами о кулаки, Григорий задумался, Алексей и сидящий в углу Федор не сводили с него глаз.
–
– не выдержал Алексей.
– Ты, слава богу, не робок, неуж теперь заробел?
– Я не про себя думаю... Случись незадача, сколько голов подставим?
– Сложивши руки, мы их хуже подставим!
– Что ж, как говорится, перст судьбы - я и так сегодня ладился туда ехать, - сказал Григорий.
– Думаю, к утру обернусь. Только надо всех упредить.
– Упредим. Я прямиком в Конногвардейский, потом к себе в полк, а Федька упредит своих, ну и измайловцев, благо они рядом.
– Измайловцев в первую, голову - они ж у самой заставы, - сказал Григорий.
– Графу Разумовскому все рассказать надобно.
– Кириле Григорьичу?
– спросил Федор.
– Знамо, не Алексею. Вот только где карету взять?
Моя маловата...
– У Бибикова Василья, - сказал Алексей.
– У него уемистая и новехонькая, только что от каретника. Однако гляди, шестерней ехать надо, а то в два конца лошади притомятся, не дотянут.
– Шестерня по классу не полагается, остановить могут, - сказал Федор.
– Кто там углядит?
– сказал Алексей, подходя к окну.
– Вон еще светло, а на Першпективе души живой нету.
– Тогда, кажется, все, - сказал Григорий.
– Нет, не все!
– зловеще сказал Алексей и кивнул в сторону окна.
– А его на запятки поставишь или как?
Прилип он к тебе, как банный лист к заднице.
Григорий бросился к окну и изругался. Ленивой развалочкой пустынную Першпективу пересекал Перфильев, явно направляясь к дому Кнутсена.
– Ах, чтоб тебя...
– снова изругался Григорий.
– Что ж теперь делать?
– Пристукнуть его, да и дело с концом!
– озлясь, сказал Алексей.
Глаза Федора округлились.
– Ты что, умом тронулся?
– сказал Григорий.
– А что же, из-за этого банного листа всем пропадать?
– почти закричал Алексей.
– Ты глотку-то придержи, - не повышая голоса, но тоже накаляясь, сказал Григорий.
– Я людей убивал на войне, у себя дома убивать не стану и другим не дам!
– Ладно, братушка, - переборол себя Алексей.
– Тары-бары разводить некогда, он через минуту заявится.
Стало быть, ты ехать не можешь, сиди тут, управляйся с ним как знаешь. Поеду я.
Григорий поколебался и кивнул.
– Езжай. На всякий случай прихвати Василья с собой. Мало ли что, на заставе могут начать спрос, куда да зачем...
– Ну, со мной-ить много не наговоришь - я им и халабуду их разнесу...
– Вот-вот! Затей драку, чтобы за тобой вдогонку драгуны поскакали... Для того Василья и прихвати - он твой норов придержит, а в случае чего капитан-поручик инженерного корпуса Бибиков следует в Ораниенбаум по именному повелению. Понял, нет? Чтоб никаких драк, никакого шума!.. Потом я, может, налегке еще и догоню вас.