Колесо превращений
Шрифт:
— Позвольте спросить, — прервал Кальконис сладкие мечтания ухоноида, а вы будете рассказывать своим восторженным слушателям о том, как сами едва не оказались на ледяном вертеле?
— А разве такое было? — крайне удивился Ухоня. — Мне казалось, что пока вы, сэр Лионель, валялись в снегу, сраженный звуком Поющего Сэйена, я расправлялся с рогойлами.
— Интересно, — задумчиво заговорил Милав, посматривая в сторону развалившегося у костра Ухони, — а где в этот ответственный момент был я?
— Ты? —
— Действительно, — Милав подавил улыбку, — что-то с памятью моей стало…
Глава 6
В ДОЛИНУ
Следующее утро встретило покорителей перевала туманом и мелким нудным дождем. Ухоня долго ворчал на «несносные горы, способные только на мелкие гадости».
— Не такие уж они и мелкие, если судить по размерам рогойлов! — сказал Милав, стряхивая с плаща снежно-дождевую кашу.
Ухоня отмахнулся — этим утром он отчего-то не был расположен к словесным пикировкам: то ли погода влияла, то ли вчерашнее бессовестное бахвальство не давало ему покоя (впрочем, второе навряд ли: Милав не помнил случая, чтобы ухоноид пожаловался на угрызения совести — может быть, у него ее и нет вовсе?).
За ночь значительно потеплело. Снег основательно подтаял, превратив песчано-глинистую тропу в сплошное месиво. К тому же непрекращающийся дождь не обещал улучшения положения путешественников.
— Нам следует поторопиться, — сказал Милав, — погода в горах обманчива: сейчас идет дождь, через полчаса снег, а там, глядишь, и мороз завернет. Тогда придется не ногами спускаться в долину, а лететь кубарем, уповая на встречу с не слишком крупным валуном!
— Весьма многообещающее начало дня, — пробурчал Ухоня, настроение которого от слов Милава едва ли улучшилось.
— Итак, в путь! — скомандовал кузнец и, утопая ногами в снежной каше по щиколотку, осторожно повел свою лошадь вниз, выбирая места, где было больше мелких камней и меньше расползающейся под ногами грязи.
Шли долго. Солнце так и не смогло прорваться сквозь хаос облаков, и покорители перевала не представляли, сколько времени они бредут по тропе, оскальзываясь и падая едва ли не через каждый десяток саженей. Кони измучились, да и люди порядком устали. На предложение Ухони немного отдохнуть Милав возразил:
— Не время. Этими жалкими растениями костра не развести, а погода ухудшается на глазах…
Действительно, вместе с дождем пошел снег, и, судя по клубящимся облакам, скорых перемен к лучшему не предвиделось. Ухоня тяжело вздохнул что ж, ничего не поделаешь! — и устремился за Кальконисом, на удивление безропотно воспринимавшим погодные неудобства.
Однообразие окружающего мира словно усыпило людей, и они не сразу с удивлением обнаружили, что идут не по грязной жиже, в которую превратился
— Странно, — пробормотал Милав, останавливая лошадь и делая знак Кальконису и ухоноиду. — При подъеме мы не встречали такого мха…
— А что тут странного? — сразу встрял Ухоня со своей версией. Возможно, здесь влаги больше, а долина лежит выше, чем на той стороне перевала.
— Может быть… — произнес Милав, внимательно рассматривая мох. — И все-таки здесь что-то не так…
— Я согласен с вами, — сказал Кальконис, тоже обративший внимание на необычность мха. — На такой высоте и при таких перепадах дневной и ночной температур его не должно быть здесь…
— Но он есть, — напомнил Ухоня.
— Да, он есть, и это необычно, — задумчиво произнес Милав. — Должно же быть какое-то объяснение…
— Мы будем искать ответ на твой вопрос или продолжим спуск? занервничал Ухоня. Милав пожал плечами:
— Продолжим спуск, разумеется.
И вновь под ногами зачавкала влага. И вновь с неба заморосил мельчайший дождь, похожий больше на густой туман, насыщенный мелкими капельками влаги.
Солнце так и не выглянуло. Зато они дошли до густых зарослей какого-то кустарника, который оказался весьма пригодным для костра. Бивак разбили уже в полной темноте. Сырые ветви горели плохо, давая больше едкого дыма, чем тепла. Но другого способа согреться не было, и Милав, Кальконис, а затем и присоединившийся к ним после небольшой отлучки в темноту Ухоня жались поближе к костру, уворачиваясь от назойливого дыма. Он бесцеремонно лез в глаза, выдавливая слезы, а затем начинал щекотать горло какими-то едкими испарениями.
Ухоня не выдержал первым и с возмущениями в адрес костра уполз в темноту.
— Форменное безобразие! — бурчал он. — У проклятых вигов даже дым против нас!
— Это не дым, — возразил Кальконис, — это погода.
— Какая разница! — не унимался ухоноид. — У них и погода паршивая!
— Мне помнится, что кто-то дней пять назад пел чудные песни о красоте природы, — ненароком напомнил Милав.
— Мало ли что я пел! — отозвался Ухоня. — Тогда пел, а сейчас бы съел!!
Милав подмигнул Кальконису и сказал в темноту:
— Ухоня, ты, как самый стойкий из нас и к тому же не нуждающийся во сне, последи за костром. А мы малость поспим.
— Ничего себе! — возмутился Ухоня. — Это почему же такая несправедливость?! Я тоже спать хочу!
Милав спорить не стал.
— Ну, тогда разбудишь меня… когда устанешь.
— Но я уже…
— Потом, Ухоня, все потом… А сейчас будь порядочным тигром — дай поспать!
Ухоня не ответил, только недовольное сопение раздавалось из темноты. Милав усмехнулся, повернулся к костру другим боком и провалился в сон.