Колесо превращений
Шрифт:
Вышата отшвырнул от себя Аваддона, отлетевшего к противоположной стене и оттуда с содроганием наблюдавшего за последующими событиями. А молодой воин с жуткой улыбкой на лице стал срывать с себя изодранные и окровавленные лохмотья, в которые превратилась его одежда, произнося при этом:
— Ты прости меня, мать-земля русская, за то, что не уберег я князя своего удалого, ты прости и прими меня с покаянием, ибо силы темные были сильнее меня!
Голос Вышаты рос, набирая силу. Аваддон, испуганный и беспомощный, стал торопливо рыться в карманах одежды. Через мгновение его трясущаяся
— …и прошу я: сохрани память обо мне светлую, и попроси заступничества перед князем, и не дай погани запредельной осквернить тело мое молодое! Прими меня с миром, мать-земля!..
По мере того как падали слова с уст Вышаты и росли в высоту тела Вестников Смерти, молодой воин, все больше и больше распаляясь, впадал в дикую, первобытную ярость. Это был уже не просто человек — это была кара небесная на головы тех, кто осквернил молодую землю росомонов. И когда последнее молитвенное слово сорвалось с губ милостника, он издал рев такой силы, что стены вокруг вздрогнули и голос Вышаты услышали последние оставшиеся в живых защитники князя. Они бросились на голос с криками: «Не оставим Годомысла!». И бой закипел снова.
Вышата не обратил на клич товарищей никакого внимания. Он был до такой степени накален и наэлектризован жаждой мести, что видел перед собой лишь богомерзкие пасти Вестников Смерти, — остальное перестало для него существовать. Он с бешеной яростью кинулся на противников и так страшно орудовал двумя мечами, взятыми из рук убитых товарищей, что почти достал Аваддона, в страхе бросившегося наверх, в одрину. Чародей торопливо бежал по ступеням, скользким от крови, а вслед ему неслось:
— …и очистятся реки хрустальные, и зазеленеют дубравы загнившие, и не останется на земле нашей ни одной твари и ни одного исчадия ада…
Глава 14
«НЕКТО»
Дубовая дверь захлопнулась, надежно защитив мага от страшного Вышаты. Аваддон отдышался, вернул тело Годомысла на место (князь по-прежнему был без чувств) и встал на колени. Наступила заветная минута.
— О, великий и несокрушимый во времени Малах Га-Мавет, приди на вызов ученика твоего недостойного Ав Ад-Дона!
Чародей с надеждой устремил свой взор на зажатый в руке Талисман Абсолютного Знания. Некоторое время ничего не происходило. Между тем шум внизу все нарастал, словно там сражался не один человек против десятка монстров, а целая дружина! Тревога стала овладевать Аваддоном: неужели ангел смерти оставит его своей милостью именно в эту минуту?
Но ангел смерти снизошел до своего верного адепта. Он явился ему так, как никогда не являлся: без завесы хрустального шара, в своем подлинном естестве. Аваддон, который служил ему сотни лет, впервые увидел Ма-лаха Га-Мавета. А увидев, сразу же пожалел об этом (зачем ангел смерти разрешил узреть свой истинный лик, что позволено лишь тому, за кем он пришел?).
Малах Га-Мавет приблизился к Годомыслу и взял его за руку. Многочисленные глаза, которыми было покрыто его тело, одновременно смотрели во все
— Ты можешь приступать, — сказал Малах Га-Мавет тусклым, бесцветным голосом. — Он настолько слаб, что и комару сопротивляться не сможет.
Аваддон приблизился к Годомыслу и обхватил его голову своими руками. Голова князя была горячей, но вспухшие на висках вены бешено пульсировали в разрушающемся теле князя жизнь била ключом! Перенос отпечатка черной души чародея на светлую душу князя занял совсем немного времени. Прошло не более минуты, и чародей отошел от одра князя, уступив место Малаху Га-Мавету. Ангел смерти поманил к себе трепещущего Аваддона и приказал:
— Встань здесь и держи Талисман перед его глазами. Час настал!
Чародей встал, где ему указал ангел, и снял с шеи Талисман. В этот момент веки Годомысла дрогнули, и он широко открыл глаза. Говорить он не мог — отпечаток Аваддона уже вел в нем свою разрушительную работу. Чародей слегка качнул Талисман в своей руке, и он начал раскачиваться на цепи подобно маятнику. Влево — вправо, влево — вправо… Аваддон с усмешкой наблюдал за неистовой борьбой в душе князя, отражавшейся в его больших голубых глазах. Чародей упивался своей местью. Вот он — его поистине звездный час!
Скорость движения Талисмана-маятника все возрастала. Аваддон увидел, как потускнели глаза Годомысла, как затрепетали его веки, а тело затрясло мелкой дрожью. Критическая минута приближалась.
— Его дух ослабел, — сказал Малах Га-Мавет, — возьми его силу, а я возьму тело.
В его руках появился огромный сверкающий меч. О, как любил ангел смерти вот такие минуты абсолютной власти над бренными человеческими оболочками! Миллионы раз он совершал таинство уничтожения плоти, но каждый раз с вожделением ждал этого сладострастного мига. Вот и сейчас: он встанет у изголовья больного со своим обнаженным мечом, на острие которого повиснет капля смертельной желчи. Годомысл увидит многоглазое тело ангела смерти с мечом в руках, от страха у него откроется рот, и крохотная капелька упадет в него, навсегда упокоив князя…
— Бери его силу! — сказал Малах Га-Мавет, когда тело князя от тряски готово было скатиться на пол.
Аваддон остановил маятник и шагнул к бьющемуся Годомыслу. Протянул к нему руки и…
… Вышате казалось, что его нечеловеческая битва с Вестниками длится целую вечность. Он не чувствовал боли от многочисленных ран, его руки, орудующие мечами, словно жили самостоятельной жизнью. Молодой воин уже почти ничего перед собой не видел из-за рваной раны на лбу, но его руки находили противников сами и карали их.
Со двора не доносилось ни единого звука — там висела странная тишина. Но Вышата все равно стремился туда, чтобы последний раз увидеть догорающий день, вдохнуть свежего воздуха — от смрада, исходящего от Вестников, Вышата едва мог дышать, и его последней заветной целью была дверь. И он дошел. Уже не чувствуя рук и упав на колени, он толкнул дверь в надежде увидеть последнюю искру божьего света.
Но дверь не поддалась. Те, с другой стороны, страшась непобедимого гридня, подперли ее бревном…