Колесо Времени. Книга 13. Башни Полуночи
Шрифт:
Нет… С этими звездами что-то не так. Голова раскалывалась от боли. Галад моргнул, и по щекам скатились слезинки. Эти казавшиеся тусклыми и невероятно далекими звезды никак не желали складываться в знакомые созвездия. Неужели Асунава отвез его туда, где даже звезды выглядят иначе?
В голове прояснялось, и вскоре Галад начал различать, что его окружает, и понял, что лежит в палатке из парусины достаточно толстой, чтобы днем здесь было темно, как ночью. Огоньки над головой были вовсе не звездами, а светом дня, проникавшим через крохотные
Галад по-прежнему был обнажен. Осторожно потрогав лицо, он нащупал корку запекшейся крови, вытекшей из длинного пореза на лбу. Надо бы промыть рану, да побыстрее, пока не началось заражение. Он лежал на спине, делая опасливые вдохи и выдохи: хапни лишку воздуха, и тут же зайдется расшибленный бок.
Галад не боялся ни боли, ни смерти. Все его решения были правильны и верны. Жаль, конечно, что ему пришлось оставить во главе Детей Света Вопрошающих, ведь они пляшут под дудку шончан. Но раз уж Галад угодил прямиком в лапы Асунавы, то других вариантов не было.
Размышляя о предавших его разведчиках, он не испытывал гнева по отношению к ним. Среди Детей Света Вопрошающие обладали законной властью, и, вне всяких сомнений, их ложь была весьма убедительной. Нет, Галад гневался на Асунаву, замаравшего истину ложью. Он, конечно, не один такой на белом свете, но разве Чада не должны отличаться от остальных?
Вскоре за ним явятся Вопрошающие, и на их крюках, под их ножами Галад заплатит настоящую цену за спасение своих солдат. Цену, о которой он знал, когда принимал это решение. По-своему он победил, поскольку сделал так, что ситуация сложилась наилучшим образом.
Чтобы закрепить эту победу, на допросе Галад обязан будет говорить только правду. И отрицать, что он приспешник Темного, пока не испустит последний вздох. Это будет непросто, но так надо.
Он заставил себя сесть, готовый к приступу тошноты и головокружения. Совладав с ним, пошарил в темноте. Ноги оказались скованы, а цепь пристегнута к железному костылю, вбитому глубоко в землю сквозь шершавый парусиновый пол.
На всякий случай Галад попробовал вытащить костыль. Потянул так сильно, что мускулы едва не надорвались, а сам он чуть не потерял сознание. Придя в себя, Галад отполз к стене палатки. Оковы позволили ему добраться до входа. Он взял одну из матерчатых тесемок, которыми подвязывают поднятый клапан, поплевал на нее и принялся методично стирать с лица кровь и застарелую грязь.
Это умывание одарило его целью, заставило двигаться и помогло не думать о боли. Галад осторожно соскреб с носа и щеки запекшуюся кровь. Было трудно, потому что во рту у него пересохло. Он прикусил язык, чтобы началось слюноотделение. Завязка оказалась не парусиновая, а из материи помягче. От нее пахло пылью.
Галад плюнул на чистый участок тесемки, после чего втер слюну в ткань. Рана на голове, грязь на щеках… Вопрошающие сочтут это свидетельством поражения. От грязи надо избавиться. Галад пойдет под пытку с чистым
Снаружи раздались крики. Солдаты готовились снимать лагерь. Может, это задержит Вопрошающих? Вряд ли. Сборы, пожалуй, займут несколько часов. Галад продолжил умываться. Когда на первой завязке не осталось чистого места, он взял вторую. Эти ритмичные движения стали для него чем-то вроде медитативного ритуала. Головная боль отступила, да и остальные раны почти перестали напоминать о себе.
Нет, он не сбежит. Во-первых, это трудноосуществимо, а во-вторых, побег аннулирует сделку с Асунавой. Зато он предстанет перед врагами, не потеряв достоинства.
Закончив приводить себя в порядок, Галад услышал рядом с палаткой голоса. За ним пришли. Галад потихоньку отполз на прежнее место, где, невзирая на боль, набрал полную грудь воздуха, встал на колени, оперся левой рукой на верхушку железного костыля, оттолкнулся и поднялся на ноги.
Его зашатало, но Галад поймал равновесие и вытянулся во весь рост. Разве это боль? Пустяки, есть насекомые, что больней кусали. Галад встал, как подобает воину – спина прямая, ноги на ширине плеч, руки перед собой, запястья скрещены, – и устремил взгляд на входной клапан палатки. Человек – это не плащ, не униформа, не меч и не геральдика. Человек – это то, как он держится, как себя ведет.
Клапан шелохнулся, затем с шорохом поднялся, и в глаза ударил ослепительный свет, но Галад не зажмурился. Даже не поморщился.
Он увидел черные силуэты на фоне затянутого облаками неба. Люди не спешили входить. Должно быть, оторопели, увидев, что Галад встречает их стоя.
– О Свет! – воскликнул один. Как ни странно, его голос казался знакомым. – Дамодред, неужели вы пришли в себя?
– Тром? – хрипло спросил Галад.
В палатку хлынули люди. Когда глаза привыкли к свету, Галад различил коренастую фигуру Трома, а рядом с ним – Борнхальда и Байара. Тром возился со связкой ключей.
– Стойте! – сказал Галад. – Борнхальд, у тебя кровь на плаще! Разве я приказывал спасать меня? Нет, я велел не делать этого!
– Твои люди не ослушались приказа, Дамодред, – раздался новый голос.
Подняв глаза, Галад увидел, что в палатку входят еще трое: рослый бородач Бераб Голевер, одноухий Алаабар Гарнеш, на чью лысину легла тень, а с ними Галадов земляк Брандель Вордариан, белокурый гигант-андорец. Все трое – лорды-капитаны, и все трое совсем недавно сопровождали Асунаву.
– Что происходит? – осведомился Галад.
Гарнеш развязал мешок и вытряхнул на пол перед Галадом нечто, похожее на переросшую луковицу.
То была голова Асунавы.
Все трое, обнажив мечи, опустились перед Галадом на одно колено. Острия клинков пронзили парусиновый пол. Тром отомкнул ножные кандалы.
– Понятно, – сказал Галад. – Вы обратили мечи против своих братьев.
– Ну а что, по-твоему, было делать? – Брандель, не вставая, взглянул на него, и Галад покачал головой: