Колизей. «Идущие на смерть»
Шрифт:
От таких слов Валерий Максим разве что не прослезился.
– Мальчик мой! Как я рад, что ты, наконец, стал настоящим сыном своего отца! Так рассуждать может только достойный представитель рода Корнелиев Лентулов! Как был бы счастлив мой бедный друг, если бы дожил до сегодняшнего дня! Наконец-то я вижу не легкомысленного прожигателя жизни и плаксу, а будущего политика, умеющего глядеть далеко вперед!
Каризиан расплылся в счастливой улыбке и потянулся, точно ленивый кот:
– Значит, я все-таки стратег? А, Север?
– Стратег-то стратег, но еще к тому же болтун. Тщеславие тебя
– Кстати, твой парень встретит там знакомую девицу, – хитро прищурился Каризиан. – Помнишь, ланиста, свою рыжую гладиатриссу?
– Очень хорошо помню, – погрустнел Камилл. – И Федрину тоже.
Север ждал, что он напомнит его другу о неприглядной роли последнего в этом деле, но тактичный Камилл промолчал, предпочитая не дразнить гусей.
– Надо будет предупредить нашего разведчика, чтобы он не говорил, у кого служит, а то бедовая девчонка может его прирезать под горячую руку, – как ни в чем не бывало продолжил Каризиан свою мысль.
– Почему? Простите, если вопрос вам неприятен.
Последние слова Камилла были обращены к Северу, потому что тот вспыхнул и отвернулся.
– Потому что она считает, что ваш молодой хозяин повинен в смерти того гладиатора… Как его…
– Ферокса? Но ведь он жив и практически здоров!
– Ей об этом не потрудились сообщить, и при одном упоминании о префекте претория она превращается в фурию.
– Но… – непонимающе посмотрел на насупившегося хозяина Камилл. – Может быть, когда мы пойдем в «Звериную школу», возьмем с собой Ферокса? Пусть Ахилла увидит, что с ним все в порядке, разве что кашляет иногда.
– Незачем, – отрезал Север, сердитый на себя за то, что имя бродячего гладиатора острым когтем царапает его сердце. – Мне наплевать на мнение этой девицы, так что свои соображения можешь оставить при себе. Иди!
Смущенный грубой отповедью Камилл почтительно склонил голову и отправился проверять стражу, пытаясь по дороге решить сложную головоломку из обрывков фактов, которые хранились в его голове.
Но не только начальник охраны удивился резкости всегда выдержанного префекта претория. Его отец тоже отметил необычное поведение сына и исподтишка вглядывался в помрачневшее лицо Севера, стараясь проникнуть в его мысли. Что-то здесь не так. Надо будет посекретничать с Каризианом. С чего это вдруг его сын так грубо одернул Камилла, когда разговор коснулся девушки? Валерий Максим вспомнил тот вечер в Путеолах и нахальную девчонку, посмевшую дерзить его сыну. Но чтобы Север обратил внимание на рабыню! Та история, что надолго вбила клин между ними, уже забыта, и его мальчик никогда больше не флиртовал с плебейками, а тем более рабынями. Эх, годы, годы… Претор вздохнул, глядя на свои руки, покрытые узловатыми венами. А ведь когда-то на них не было ни морщинки! Он вдруг почувствовал себя старым и никому не нужным.
Разговор молодежи перекинулся на обсуждение заканчивающихся праздников,
Так закончились праздники в доме претора Валерия Максима.
А в это время на женской половине «Звериной школы» царило оживление. Успевшие отоспаться за время праздников, девушки приводили себя в порядок и компенсировали дефицит общения постоянно болтовней, так что из-за каждой двери доносилось чье-то щебетание.
Только в дальней комнате стояла гнетущая тишина. Свами лежала на постели лицом к стене, мрачнее тучи, и никто не мог от нее добиться ни слова. Луция и Ахилла, помучившись какое-то время, оставили, наконец, нубийку в покое и тоже забрались на свои «насесты», как в шутку прозвала верхние койки римлянка.
Пришла рабыня и, подлив в светильник масла, зажгла огонек. Сразу по стенам заплясали сгустившиеся тени, и Ахилла подумала, что их комната напоминает склеп. До слез захотелось выбежать из опостылевшей клетушки и босиком помчаться к Камиллу и его парням, общество которых заменило ей давно утраченную семью. Да она никогда в жизни и слова поперек своему любимому ланисте не скажет! Каждый день будет стирать его одежду, поможет оружейнику надраивать шлемы и галеры, станет безропотно выносить не всегда приятные шуточки ребят. Вот только бы знать, куда бежать…
Интересно, кто теперь ездит на ее Виндексе – гнедом жеребце с белой звездочкой на широком лбу и умными черными глазами. Как он ее слушался, как понимал каждое ее желание! Они сливались в одно целое, превращаясь в кентавра, когда мчались по кругу, прыгали через костер и танцевали, развлекая почтенную публику в перерывах между гладиаторскими боями. Неужели ее жизнь закончится в вонючей конуре и никогда уже не удастся промчаться верхом по полю, где высокая трава колышется, словно море, и ветер поет нескончаемую песню? Лучше бы она подставилась преторианцу. Вот бы путеольский красавчик порадовался!
Скрипнув зубами, Ахилла подумала, что, может, ей стоит набить морду Нарциссу или выкинуть еще какой-нибудь номер, после которого ее распнут, как того парня, как в проход между нарами, вместе с порывом холодного воздуха, влетела, брошенная сильной рукой, рыдающая Корнелия и распласталась на полу.
Огонек, метнувшись, погас, и соскочившие со своих постелей девушки оказались в кромешной темноте. Сопровождавший Корнелию охранник ушел, прокричав напоследок грязное ругательство, и они остались в тишине, прерываемой только рыданиями несчастной галлийки.
Свами, ориентирующаяся во мраке не хуже кошки, присела рядом с подругой и, приподняв ее сотрясающееся тело, прижала ее к груди.
– Ну, полно, полно. Ты теперь дома, среди своих. Не надо плакать.
Рыдания продолжались, понемногу стихая. Плечом к плечу со Свами опустилась Луция и погладила Корнелию по спине.
– Бедная девочка! Они тебя обидели?
Галлийка судорожно набрала в легкие воздух и, немного успокоившись, отрицательно мотнула головой, словно кто-то, кроме Свами, мог увидеть или почувствовать ее жест.