Колледж Святого Джозефа
Шрифт:
Советские учителя открыто смеялись над этой историей, называя ее неправдоподобной и подкрепляя свое мнение неопровержимым фактом — никакого чердака у школы нет. Вернее, может быть, он когда-то и был, но бомбежка, разворотившее здание в сорок втором, уничтожила его без следа. Кроме того, никто не знал, где находится вход на чердак, даже Никитич, который начинал карьеру совсем молоденьким учителем труда, и это незнание лишь укрепляло убеждение, что чердака у старой гимназии не было совсем. Однако, прогрессивные преподаватели хоть и посмеивались, но допоздна в учительской никогда не засиживались.
Вторая
— Не доказано, — отрезал Пантелеймон Елисеевич, в ту пору еще молодой учитель истории, — никаких доказательств не найдено.
Впрочем, каждое поколение школьников добавляло к легендам что-то свое, и со временем обе истории обросли такими небывалыми подробностями, что им перестали верить даже младшеклассники.
Отсвистели лихие девяностые, и вскоре нуворишам понадобилось подходящее место для обучения своих чад. Их выбор пал на бывшую гимназию. Может, причиной тому послужил исключительно романтический внешний вид — старинный кирпич, запущенный парк, в который снова вернулись белки — в сочетании с удобным расположением в самом центре города. Возможно, решающим фактором стало то, что дирекция этой школы всеми силами старалась удержать качество образования на высшем уровне и даже предпринимала неловкие попытки возрождения пионерской организации, чтобы их питомцы не шатались по неспокойным улицам и не попадали в дурные компании. Управляющие школой строго подходили и к отбору кадров: в здешние учителя традиционно принимались лучшие из лучших: пересиживать молодую поросль не брали.
— Не хотите учить детей, идите торговать на рынок, — строго говорила директриса, глядя поверх очков на выпускников местного педвуза.
Так или иначе, в школу потекли деньги. Ее назвали экономико-математической, снова присвоили статус гимназии, ввели вступительные экзамены и школьную форму, как в лучших колледжах мира, возродили театральный кружок, зал славы и многое другое. Подумывали даже купить телескоп, но пыл спонсоров охладила нехватка места. Пришлось ограничиться налаживанием связей с ближайшей обсерваторией, которая теперь раз в семестр проводила экскурсии для любопытствующих.
Кирпичную кладку здания укрепили и подремонтировали, украсив пластиковыми окнами в цвет кирпича. Никитич приосанился, получив новую форму — серую с золотыми пуговицами — и даже на время бросил выпивать, подровнял кусты на главной аллее и привел в порядок внутренний двор, предназначенный для школьных «линеек». Гимназия снова стала особенной.
Стараниями спонсоров и администрации был сооружен небольшой стадион и закуплен новый спортинвентарь. Энтузиасты из числа родителей подумывали о манеже и конюшне, но гимназию снова спасла нехватка места — городская администрация строго-настрого запретила вырубать парк, признав его несомненную культурно-историческую ценность. Может быть, с властями удалось бы договориться, но на страну вдруг обрушился
В начале двадцать первого века жизнь вошла в мирную колею: люди призадумались о душе и обратились к вере. Местной властью стали разрабатываться и приниматься законы о сохранении нравственности и возрождении духовности: и первым делом улицы и городские объекты, вроде больниц, школ и стадионов, получили новые затейливые названия. Бывшую женскую гимназию не могли оставить в стороне: памятник архитектуры, полный тайн и мистических легенд, переживший несколько войн и две революции, имевший своего собственного призрака и вряд ли существовавший декадентский кружок, получил новое название — школа Святого Иосаафа.
Неизвестно, почему для гимназии выбрали столь громкое и прославленное имя канонизированного эпископа: может быть, администрация города надеялась, что святейший муж выживет с чердака Катеньку?
Школа, тем не менее, осталась исключительно светской, и общественная жизнь в ней протекала на европейский манер. Несмотря на мощную пропаганду русской культуры, коей занялось государство, в школе не чурались отмечать модные в то время католические и языческие праздники, утверждая, что через подобные мероприятия молодежь изучает культуру других стран. Не забывая и о своей истории, обитатели Святого Иосаафа часто наряжались в костюмы Катеньки и Коварного Семинариста на Хэллоуин. Да что уж там скромничать, эти костюмы были популярнее других примерно в восемь с половиной раз!
Школе был придуман символ — лев с факелом в лапе, олицетворявший тягу к знаниям. Недолго думая, администрация школы заказала создание скульптуры для украшения крыльца местному прославленному скульптору, в обмен на обещание пристроить его сына в восьмой класс.
Энтузиаст из числа родителей, заведовавший заводом металлоконструкций, изваял для школы новый кованый забор, в затейливый узор которого был вплетен все тот же рвущийся к знаниям лев. Именно к этому забору сегодня утром, первого сентября две тысячи двенадцатого года, привязали разноцветные шарики, разбудившие Ивушку.
Почти всю свою жизнь старая гимназия служила свету знаний. Несла благородную миссию сквозь тяготы и невзгоды, бомбежки, пожары и лошадиный навоз. Она знавала разные времена и разные звания, но никогда еще она не была такой блистательной, такой великолепной, такой знаменитой, как в начале второго десятилетия двадцать первого века.
Если бы она была живым существом, то сегодня она улыбнулась бы разноцветной толпе, украшенной букетами и бантами, вплывавшей в ее новенькие кованые ворота и сказала бы: «Вы вытянули счастливый билет».
— Какие у меня ужасные туфли! — воскликнула Дженни с горечью.
— Туфли как туфли, — рассеяно сказала Соня, наблюдая за толпой робких первоклашек, рассаживающихся по первым рядам.
Дженни взглянула на Сонины ноги. Хорошо ей говорить! У нее туфли модные, как у Виктории Бэкхем. Сверху черный плащик, который она сняла и небрежно бросила на соседнее кресло. Дженни не удержалась и обшарила взглядом тренч в поисках лейбла, впрочем, не надеясь на успех. Она знала, что подруга всегда их отпарывает.