Коллекционер женщин
Шрифт:
— Дамочку бы эту… того…
Дима нахмурился, зашикал, зашипел.
Граждане! Раньше в этой комнате, по всей видимости, размещался зверинец. Охранник был здесь смотрителем, а Дмитрий, наверное, частым посетителем. Иначе с чего бы вдруг оба заговорили на языке природы?
Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Дима попытался в двух словах втолковать охраннику, кто есть эта «дамочка» и зачем она (то есть я) появилась в этом странном месте. Товарищ оказался мужчиной понятливым: увел моих спутников на улицу («Совещаться», — вежливо объяснил он мне);
Наконец появился Дима (почему-то один), молча махнул мне рукой: «Пошли!» — и повел плохо освещенными узкими коридорами: наверное, к заветной цели.
Возле железной двери болотно-зеленого цвета и без опознавательных знаков мы остановились. Страж порядка несколько раз стукнул по ней кулаком. С той стороны завозились, засопели, чем-то загремели и через некоторое время отперли. На пороге возникло розовощекое безусое существо в милицейской форме. Дима перекинулся с юным коллегой несколькими словами, тихо что-то приказал, юноша вытянулся в струнку и рявкнул:
— Есть! Разрешите идти?
Я вздрогнула. Ну и голосок у мальчика! «Моя милиция» широким жестом пригласила нашу светлость войти внутрь камеры, сама же деликатно осталась беречь меня за дверью.
Я огляделась. Мерзкое место: голые стены, стол, два табурета, лампочка под потолком. Бр-р, не по себе сделалось.
Так. Нужно сосредоточиться. Сейчас приведут Голубкова. Необходимо убедить его отказаться от показаний, данных, как это говорят, «под влиянием…» — кого? — «…работников милиции, превысивших свои полномочия». Уверена: бедный алкоголик виноват только в том, что в силу… хм!.. определенного заболевания постоянно занимал у Баргомистрова деньги на похмелье. Вопрос: как это доказать?
Я услышала четкие «служебные» шаги и шарканье: румяное существо привело арестованного. Железная дверь со скрипом открылась, впустила Голубкова и снова захлопнулась.
Василий Семенович предстал предо мной во всей красе: очень худой небритый мужчина непонятного возраста; руки за спиной; потухший взгляд… и самое страшное — выражение покорности на лице, во всей фигуре.
— Здравствуйте. Садитесь…
Сел. Уставился в стену.
— Василий Семенович, мне необходимо поговорить с вами. Я Татьяна Александровна Иванова, частный детектив… — Подумалось: не частный детектив ему нужен, а хороший адвокат. — Чтобы вытащить вас отсюда, я должна услышать правду — понимаете, правду, а не то, что вы написали под диктовку майора Смолина.
Голубков встрепенулся было, но сразу затих, ссутулился.
— Расскажите мне, — мой голос прозвучал тихонько, жалобно (сама не ожидала). — Я же знаю: вы ни при чем, вашего соседа убил кто-то другой. Но мне нужны доказательства.
Арестованный помолчал, пожевал губами, вздохнул.
— Убил подсвечником, который после утопил в Волге! — просипел он еле слышно.
Убил, значит? Подсвечником? Ну
— А где взяли канделябр?
Василий Семенович вопросительно посмотрел на меня: слово «канделябр» не было ему знакомо.
— Ну а подсвечник — где он стоял?
Голубков пожал плечами.
— Не помню. Схватил — убил — утопил в Волге… Не помню…
— А как выглядел канделябр, какой формы был, какого цвета?
— Не знаю, не разглядывал. Схватил — убил… — Мой собеседник закашлялся и долго не мог остановиться. Наконец продолжил: — Я пришел занять еще денег…
— Вы были должны Баргомистрову большую сумму?
— Был. Должен. Пришел занять еще. Он денег не дал, а стал на меня кричать и угрожать. Я — сам не помню, как это получилось, — схватил подсвечник…
Это я уже слышала.
— Виктор стоял к вам лицом или спиной?
— Не помню… Может, спиной, а может, лицом… Вы, девушка, отпустите меня. Я уже все сказал, все подписал. Отпустите, а? — арестованный умоляюще поднял на меня глаза.
— Но ведь вы не убивали, Василий Семенович. Скажите мне правду. Вам нечего меня бояться.
Как убедить этого забитого, запуганного человека?
— Убивал, — упрямо заявил Голубков. — Подсвечником. Схватил — убил и…
— А что вы сделали после того, как избавились от орудия убийства? — перебила я.
— Напился. Пришел домой, сделал вид, что лег спать. На самом деле все слышал. Пришла жена.
— Чья?
— Трупа.
— Так, дальше.
— Увидела труп, подняла крик. Приехала милиция, стала ко мне стучаться, я не открыл. Потом открыл, мне дали по морде — для этой, как ее? — про… хви… хви…
— Для профилактики.
— Для нее, — согласился Василий Семенович. — И забрали. — Он вздохнул. — Сижу вот… Суд, говорят, скоро… Прошу учесть мое добровольное признание и снизить срок.
Ну как тут не удержаться, чтобы не выругаться последними словами?!
— Но ведь вас арестовали ни за что! — только и пролепетала я беспомощно.
— За что, — апатично возразил Голубков. — Прошу учесть… и снизить…
— Василий Семенович, кого вы покрываете?
В его глазах промелькнуло нечто вроде удивления. Арестованный пожевал губами — и ничего не сказал.
— Ведь там, у Баргомистрова, была женщина. Ну же, была?
— Не знаю, — вяло произнес несчастный. — Я убил, потом утопил…
— Да никого вы не убивали! — взорвалась я.
Так. Спокойно. Терпение, Татьяна, его явно тебе не хватает!
В дверь постучали. Я выглянула — и не смогла сдержать улыбки: у розовощекого юнца глаза сделались большими и круглыми, как дореформенные пятаки. От испуга и возмущения мальчик, видимо, потерял дар речи: он только замычал и принялся отчаянно жестикулировать. Язык глухонемых я, к сожалению, еще не выучила, поэтому Диме, который понял коллегу лучше меня, пришлось перевести:
— Не надо громко кричать, Таня, — озабоченно предупредил мой «страж порядка». — Не забывай, что мы здесь нелегально. Неприятностей не оберешься!