Коллекционер
Шрифт:
– Где яйцо? – вскинулась Файн.
– В сейфе.
Он не сказал ни единого слова Лайле. Даже не взглянул на нее. Но та все поняла. Детали выкладывать необязательно.
– И там оно останется. Пока вы не найдете эту женщину и не посадите ее в тюрьму, – добавил Аш.
– Это улика, мистер Арчер.
– Насколько мне известно, какой бы нечестной ни была сделка, яйцо принадлежит моему брату. У него есть купчая. Подписанная, датированная, заверенная свидетелями. И если я отдам его вам, значит, потеряю возможность торговаться, когда эта
Он сунул руку во внутренний нагрудный карман и вытащил снимок.
– Вот оно. Если вам пригодится, я сделаю копии всех документов, но яйцо останется там, где оно сейчас. Попробуете надавить на меня – я вызову адвокатов. Я предпочел бы избежать этого, и, думаю, вы тоже.
Уотерстон сел, побарабанил квадратными ногтями по изысканному столу.
– Давайте еще раз пройдемся по деталям и времени, начиная с ночи убийства вашего брата. И на этот раз ничего не утаивайте.
– Я и не утаивал. Нельзя утаить то, чего не знаешь.
13
Лайла отвечала на вопросы относительно ее дальнейших планов и, фигурально говоря, облегченно вздохнула, когда полицейские сказали, что они могут идти.
Покамест.
– Чувствую себя так, словно должна зафрендить их на Фейсбуке.
Аш непонимающе взглянул на нее и, схватив за руку, потащил за собой.
– Файн и Уотерстона. Я так много времени провожу с ними, что чувствую, мы должны оставаться на связи. Или нет. Аш, какой ужас, что Винни…
– Да.
Он ступил на обочину и поднял руку, чтобы поймать такси.
– Представить боюсь, что тебе предстоит. Я собираюсь ехать на метро к Джули. И останусь там сегодня, прежде чем начать новую работу. Если что-то понадобится, позвони.
– Что? Нет. Да, мне многое предстоит. И ты часть этого многого.
Он остановил такси, всунул ее в него и дал водителю свой адрес:
– Мы едем ко мне.
Она обдумала обстоятельства и проглотила порыв сказать, что не любит, когда ей приказывают.
– Хорошо, но я должна позвонить Джули, дать ей знать, что происходит. Она будет меня ждать.
– Я послал эсэмэску Люку. Он у нее. Они знают.
– Что ж… Ты все предусмотрел.
Он либо проигнорировал ее, либо не услышал сарказма и только пожал плечами.
– О чем ты говорила с Уотерстоном, когда мы с Файн спускались вниз?
– О его сыне. Бреннону шестнадцать, и он доводит Уотерстона до безумия. Выкрасил волосы в оранжевый цвет, как морковка, решил быть веганом, но разрешает себе пиццу с сыром и молочные коктейли. Играет на бас-гитаре в гаражном ансамбле, твердит, что хочет бросить школу и заниматься музыкальной карьерой.
Аш немного помолчал.
– Он сказал тебе все это?
– Все это, и мы только что дошли до его дочери. Джози тринадцать лет. И она проводит слишком много времени, рассылая эсэмэски друзьям, с которыми рассталась десять минут назад. Должно быть, это непросто – иметь в доме двух тинейджеров.
– Я
– Сначала так и было, но мне почти нечего было сказать. Я спросила, есть ли у него семья. Должно быть, трудно работать копом. Особенно в Нью-Йорке. И пытаться как-то уравновесить семейную жизнь. А заставив его говорить о семейной жизни, я немного отвлеклась от нынешней ситуации. Но приятно знать, что он любит своих ребятишек, хотя и недоволен ими.
– Почему мне не пришло в голову спросить Файн, есть ли у нее семья?
– Она разведена. Детей нет.
Лайла рассеянно сунула почти выпавшую шпильку обратно в волосы. И поняла, что почти готова снова их распустить.
– Но сейчас она с кем-то встречается, и это серьезно. Это Уотерстон мне сказал.
– Теперь я буду брать тебя на все коктейль-пати и полицейские допросы, с какими мне придется иметь дело до конца жизни.
– Давай ограничимся допросами.
Она хотела спросить, что он намерен делать с яйцом, но не думала, что заднее сиденье такси – подходящее для этого место.
– Ты действительно летел вертолетом из Коннектикута?
– Самый быстрый способ доставить Энджи домой. А за теннисным кортом есть вертолетная площадка.
– Ну, разумеется.
– Мне нужно позвонить ей, – добавил он, вынимая бумажник, когда водитель остановил машину перед его домом. – И моей матери. Мне стоит один раз объяснить ей, что происходит, и она расскажет всем, кто захочет знать.
– Собираешься сказать ей… обо всем?
– Нет.
Он заплатил водителю, придержал для нее дверь.
– Пока нет.
– Почему?
– Я сказал Винни, и теперь он мертв.
– Это не твоя вина. Не твоя, – настаивала она. – Оливер приобрел яйцо. Оливер работал на Винни. Оливер приобрел яйцо, когда работал на Винни. Ты действительно считаешь, что эта женщина не сделала бы того, что сделала, не скажи ты обо всем Винни? Она понятия не имела, что ты сказал Винни, но, уверена, она знала, что Оливер работал на него.
– Может быть.
– Не может быть, а факт. Обычная логика. Если убрать эмоции, что труднее всего сделать, остается логика.
– Хочешь пива? – спросил он, когда они вошли в дом.
– Конечно, почему бы нет?
Она пошла за ним на кухню.
– Аш, это логика. И я, возможно, пришла к логическим выводам раньше, потому что не знала Оливера и Винни.
Она помедлила, пока он вынимал из холодильника две бутылки «Короны», прежде чем спросить:
– Хочешь услышать мою теорию?
– Разумеется…
– Ну слушай. Логика говорит, что женщина знала Оливера. Он или Сейдж, возможно, впустили ее в квартиру в ту ночь. Полиция говорит, замки не взломаны. Он написал, что у него есть клиент. Это наверняка она. Возможно, их познакомила Сейдж, потому что, похоже, она была главной мишенью. Мертвый бандит – должно быть, тот, кто бил ее. Но она не могла сказать им, где яйцо, потому что Оливер ей не сказал. Как все это звучит?