Коллекция нефункциональных мужчин: Предъявы
Шрифт:
— Отправлять-то отправляешь, а со временем и пространством никак не разберешься. Чего они тебе сдались?
— Глупый ты, Попович, хоть и народный герой. Вдруг — представь: мы тут сидим, а нас на свете — нет?
— Как это «нет»? — Попович даже поперхнулся чесноком. — В уме ли ты, девица, в твердой ли памяти?
— Вот и не знаю; налей-ка! Не знаю насчет памяти, а с умом точно проблемы. Ну, будь здоров! — громко выдохнула Земфира и немедленно выпила.
Попович последовал ее примеру и снял шлем:
— Жарко… А ты, слышь, с Тайной
— Знакома, на «спецкурсе» мимо проходили, а что?
— Да ничего. Вот корень зла. Реальность-нереальность, бытие-небытие… Загрузили девицу, мается теперь девица, даже марксовское определение материи выучила, а толку? Высшие силы, низшие духи… Я тебе так скажу: замуж тебе надо, и дурь-то из головы повыйдет! Борщи, пеленки, консервирование…
— Спасибо, Попович, за совет. Только не родился еще тот, за которого я пошла бы, а который родился — на то не сгодился.
— Что-то ты присказками заговорила. Ладно, секрет тебе раскрою, — Попович подмигнул. — В четвертое измерение он регулярно выходит.
— Кто? Он? Земфира даже потерла виски. — Наливай.
Попович налил и немедленно выпил:
— Да, как напьется, как начнет около пагоды с метровой линейкой бегать, так и выходит. «Я, — говорит, — четвертое измерение измеряю. В иные миры ухожу».
Земфира опустила глаза:
— Сволочь ты, Попович; лишь бы тебе постебаться.
— Ей-ей, не вру, вчерась сам видел — около пагоды, с линейкой…
— И как там, в иных мирах?
— Говорит, круто.
— Круто, говорит? Наливай…
— Не печалься, Земфирушка. Где наша япона мать не пропадала. Эх, провались оно все трижды. Кабы не теракты, женился бы на тебе, да некогда — землю русскую от иноверцев поганых защищать иду, поэтому и нажрался, — скупая слеза покатилась по щеке Телепата, а скатившись на скулу, упала в стакан с самогонкой, которую богатырь немедленно выпил…
С теми словами только и видели его.
Сидит Земфира у пруда — ни хмельная, ни трезвая, а в глазах уж плывет Шиннед О’Коннор. Земфира аж перекрестилась:
— Чур меня!
— Nothing compare, — пропела Шиннед, набирая в горсть воды и приглаживая мокрой ладонью волосы. — Nothing!
— Ты какими судьбами?
— Не спрашивай, — махнула рукой Шиннед. — Русалкой подрабатываю.
— Подрабатываешь? У тебя же все в порядке всегда с этим было…
— Это в трехмерности. А я в четвертое измерение выхожу, жить начинаю, можно сказать; в четвертом тоже надо потрудиться — свои лимиты…
Большеглазая вылезла из пруда и присела на камень, протянув красивый салатовый хвост в воду. Земфира потрогала чешую: она оказалась настоящей — скользкой и прохладной.
— Ас «третьим миром» покончено?
— Нет, не совсем. — Шиннед закурила. — У меня после смены ориентации есть некоторая привязанность; рано пока уходить. А у тебя что нового?
— Стекла комкаю, как дура. Впустила в жилы что-то, и — понеслось. Самое гнусное, ведь было это сто раз! Сто первые грабли испытываю,
— И не получишь! — Шиннед рассмеялась. — Ни один Мистер — хоть Икс, хоть Игрек — не даст тебе полноты картины. Ее сможешь найти или ты — сама в себе, если не будешь идиоткой, или — частично — ты и тебе подобное существо. Но только не «мистер». К мистеру «X» и «Y» следует добавлять «И» на конце, это очень разумно, — Шиннед ласково смотрела внутрь Земфиры. — Разве не так?
— Не совсем, — Земфира замялась. — Понимаешь, он напивается и бегает вокруг пагоды с линейкой.
— Зачем?
— В четвертое измерение выходит. Бредит. Может, белка?
— Может, и белка, — глубоко затянулась Шиннед. — А сколько лет он так?
— Стыдно сказать.
— Слушай, пошли его на икс, игрек, и не забудь про «Й». Пойдем в русалки лучше, хватит страдать, смотреть на тебя тошно.
— Не могу я в русалки, не хочу, — отмахнулась Земфира.
— Жаль… — Шиннед очень серьезно посмотрела в самое ее сердце. — Ты бы смогла, ты нестандартна; не ходи в люди, лапочка, слышишь? А надумаешь… — Русалка вильнула хвостом, и Земфира слегка утонула в глазах Шиннед, но сказала себе: «Nothing», и легла в огромную лужу, прося прощения у кого-то-уже-абстрактного.
Совсем выпала в осадок Земфира; не было вестей ниоткуда, не существовало никаких желаний, вкус шоколада и картошки казался одинаковым.
«Конец, — думала Земфира. — Уж это — точно конец».
Ей снились какие-то черные ящики, напоминающие гробы — кто-то говорил, будто это к перемене погоды, и она представляла себя синоптиком, но все равно — фантому Настоящей Земфиры было больно, очень-очень больно!
Земфира ушла в подполье, перестав ходить на пруд — разговоры утомляли ее, к тому же она совершенно не знала, как совместить какой-нибудь инновационный менеджмент с драматургией h-moll’ной сонаты Листа, и понятия не имела о новой эксклюзивной коллекции мужских трусов со специальными карманчиками для средств контрацепции.
Земфира не искала смысла, но искала средства к существованию: из-за отсутствия приличных вакансий она устроилась по блату утюжильщицей, а ночами подрабатывала на горячей телефонной линии, представляя, что спит, и весь этот кошмар ей снится, как кому-то когда-то — покой. Самым сложным оказывалось не ущипнуть саму себя за руку, чтобы случайно не проснуться: ведь если проснешься «в людях» — крышка, поэтому Земфира дремала, на всякий случай, даже когда крепко спала.
Однажды, встав, как обычно, в 7:30, и надев защитную маску, давясь в переполненном грязном автобусе, перепрыгивая через лужу у конечной станции и заходя в улей громкоговорящих роботов, Земфира случайно очнулась. Она не поняла, как это произошло. Два тяжелых ржавых обруча из мыслеформ прошлого, сдавливающих ее голову, упали в пространство и разложились на элементы. Земфира широко раскрыла глаза: желтые листья кружились в прозрачном воздухе, небо же звучало тем неуловимым, чему нет названия.