Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е
Шрифт:
Молчание. На палубу выходит француз. Голубые шорты, голубая майка с надписью «Лямур-тужур».
— Я спасу женщину!
Одним взмахом, пластично расстегивает зиппер, срывает шорты и майку, остается в плавках с попугайчиками.
Корабль, затаив дыхание, смотрит.
Француз подходит к борту, как птица перелетает перила, входит в воду прыжком три с половиной оборота без единого всплеска!
Международным баттерфляем плывет спасать женщину, но!.. не доплыв пяти метров… тонет!
Капитан в матюгальник
— Женщина за бортом! Кто спасет женщину?
Молчание. Вдруг дверь каптерки открывается, на палубу, сморкаясь и харкая, вылезает русский. В рваном, промасленном ватничке, штаны на коленях пузырем.
— Где тут? Какая баба?
Расстегивает единственную пуговицу на ширинке, штаны падают на палубу. Снимает ватник и тельняшку, кепочку аккуратно положил сверху, остается в одних семейных трусах до колен.
Поеживаясь, хватается за перила, переваливается за борт, смотрит в воду — и с хаканьем, с шумом, с брызгами солдатиком прыгает в воду и… сразу тонет.
Таков полный канонический текст этого анекдота. Рассказывая его непосвященным, митек вынужден слегка комментировать: так, описывая выход американца и француза, митек, не скрывая своего восхищения, прибавляет: «В общем, Дэвид Боуи! Гад такой!» — а когда на палубе появляется русский, митек заговорщически прибавляет: «Митек!»
Кстати, этот анекдот вполне может служить эпиграфом к капитальному труду «Митьки и Дэвид Боуи».
О некоторых противниках митьковской культуры
Митьки уже потому победят, что они никого не хотят победить… Они всегда будут в говнище, в проигрыше (шепотом)… И этим они завоюют мир.
Из разговора с Д. Шагиным
Будем глядеть правде в лицо: культура митьков имела и будет иметь противников. Я имею в виду не противников по невежеству или недостатку гуманизма и не тех торопыг, что не могут вынести доставучесть митька. Я имею в виду злого и умного врага, культурного противника.
Вот книга (которую я давно, как и подобает, пропил) Константина Леонтьева — «О стиле романов графа Толстого».
Есть в ней мысли и о стиле романов, и о Толстом, но главная тема этой книги — беспощадная, не на жизнь, а на смерть борьба с митьковской культурой.
Я не имею возможности прямо цитировать эту книгу, но страх и растерянность известного реакционера XIX века перед пробуждающейся митьковской культурой хорошо запомнились мне.
Есть в русской литературе, писал он, какая-то тенденция к осмеянию своего героя. Если в англоязычной литературе все говорится прямо, как есть, во французской — преувеличенно, то в русской — грубо и приниженно.
Если английскому автору нужно описать, например, страх в герое, он так прямо и напишет: «Джон испугался и пошел домой».
Реакционному философу нельзя отказать в наблюдательности, расстановка сил для него ясна: на палубу выходит американец, на палубу выходит француз, из каптерки вылезает русский. Но отнестись к ним философски он не в силах: одобряя сухую пустоту англичанина, он смеется над французом и презирает русского.
Митек же, приводя свой куда более отточенный и изящный анекдот, не скрывает своего восхищения и американцем, и французом, и хоть самим К. Леонтьевым, которому явно не хватает гуманизма и христианского смирения.
Далее язвительный философ через столетие прямо протягивает руку присяжным критикам «Литературный газеты», угрюмо жалуясь на неизящных персонажей русской литературы, которые постоянно «подходят к буфету и хлопают рюмку очищенной, а если (вот знаменательное признание!) герой после этого ласково осклабится, то доверие читателя обеспечено».
Горький сарказм ядовитого мыслителя здесь неуместен и просто жалок — он недоволен, что читатель сделал свой выбор и его доверие отдано достойнейшему — митькам, а не К. Леонтьеву!
Не злись, К. Леонтьев, ты победил — ведь митьки-то никого не хотят победить, они всегда будут в говнище, в проигрыше…
Почему митьковская культура тем не менее пока не идет семимильными шагами
А потому что некогда. На общих собраниях и съездах у митьков остается очень мало времени для разработки своей культуры.
Митьки — очень добрые, им не жалко друг для друга и последней рубашки, но одно непреодолимое антагонистическое противоречие раздирает их: им жалко друг для друга алкогольных напитков.
Каждый митек настолько уверен в своем праве выпить гораздо больше своих собутыльников, что даже не замечает и отрицает эту характернейшую митьковскую черту. (Примечательно, что формула, описывающая это явление, была найдена не в среде митьков, а зарубежным обозревателем движения: «Митек не любит пить в одиночестве, но митек любит пить один при многих свидетелях».)
Представим себе собрание трех митьков: А, В и С. (Эти имена и события вымышлены, и всякое сходство с действительностью является чистой случайностью.)
Все эти трое митьков принесли по бутылке бормотухи, каждый достоин равной доли — но каждый рассчитывает на большее. Исходя из этого, они единодушны в решении пить не из стаканов, а из горла — ведь каждый надеется, что его глоток больше. Митьки садятся за стол, готовясь к длительному и вдумчивому разговору, должному двинуть вперед митьковскую культуру.