Колобок по имени Фаянсов
Шрифт:
Горя любопытством, Пётр Николаевич тотчас уставился на капитана и отметил необычность его лица: резкие черты, словно обведённые чёрной тушью, на общем круглощёком, почти бабьем, добродушном фоне. Но вот когда директор повернулся к милиционеру и сказал: «Это и есть господин Фаянсов», у Петра Николаевича сразу тоскливо сжалось сердце. Неужто и напоследок что-то ему подсуропил неуёмный Карасёв? Ах, Лев Кузьмич, Лев Кузьмич… За что же?
Капитан ему ответил тем же: впился в него острым взором, будто просветил рентгеном
— Где бы нам побеседовать с глазу на глаз?
Пётр Николаевич решил держаться твёрдо и отвергать абсолютно всё. В конце концов он не чувствовал за собой ни малейшей вины, он всё так же лоялен, тщательно чтит законы, вовремя платит за квартиру и переходит улицу только на зелёный свет. Но сейчас он всё узнает сам. «Уже осталось недолго», — с грустным юмором подумал Пётр Николаевич.
Директор ещё не избавился от сердечной признательности и потому предоставил Рындину свой кабинет, даже его навязал: работайте, так сказать, боритесь, здесь вам будет удобно…
Все вышли, заинтригованно косясь на Фаянсова, стараясь найти на его челе некий скрытый знак, привлёкший чуткий глаз закона. И он остался наедине с непроницаемым представителем государства.
Капитан перебрался за директорский стол, Фаянсова усадил перед собой, лицом к свету, и будто бы благодушно осведомился:
— У вас тут все сумасшедшие?
— Только я. То есть считаюсь таковым, — с горькой иронией ответил Пётр Николаевич, да и зачем было скрывать, если капитану небось уже надули в оба уха.
— Лечитесь?
— Зачем? На самом деле я здоров.
— А это мы сейчас проверим. Вам, конечно, известно: я тот капитан Рындин, будто бы придуманный Карасёвым. Известно, известно. Я это понял, когда вы вошли и зыркнули на меня в оба глаза. Я так и понял: ага, сказали. Итак, откуда он мог знать, что к его телу явлюсь именно я? Рындин! А не какой-нибудь, скажем, Утюгов?
— А вы единственный на вашем участке, и кому явиться, как не вам? — сказал Фаянсов.
— Верно, — одобрительно сказал капитан, хотя по глазам было заметно, что сам-то он так подумал в первый раз. — Вы рассуждаете вполне разумно. Тогда приступим к нашим баранам.
И стал будто бы что-то искать на столе, может, отару этих баранов, а потом вдруг вскинул голову и в упор выстрелил:
— Где вы должны встретиться с Карасёвым? После его смерти?
— Нигде! — не задумываясь, так же быстро ответил Фаянсов.
— Ой ли? — усмехнулся участковый. — А вот сам Карасёв утверждает, что будет вас ждать. А где, вы знаете сами. И, возможно, в данный момент вас ждёт. — И он, для пущей убедительности, что ли, даже засёк время на своих наручных часах, тускло мерцающих на тыльной стороне руки.
— Как может что-то утверждать человек, которого нет? — спросил сбитый с толку Фаянсов.
—
— Не может быть, — пробормотал Фаянсов и потянулся к записке.
— Не положено. Документ. — Капитан вначале отдернул листок, но сейчас же передумал. — А впрочем, убеждайтесь сами.
Фаянсов с первого взгляда узнал руку Карасёва, и в записке всё повторялось слово в слово, как и прочёл капитан.
— Как это объяснить? — спросил он, ничего не понимая.
— Нет, это я вас спрашиваю, где вас ждёт покойный Карасёв? — неумолимо возразил Рындин.
И тут Петра Николаевича осенило.
— Кажется, я знаю где.
— Так. Выкладывайте! — Впервые в голосе капитана послышалось вполне человеческое волнение. Он напрягся, весь превратился в сплошное ухо.
— На том свете! — чуть ли не ликуя, объявил Фаянсов.
— А вот шутить с милицией я вам не рекомендую, — холодно предупредил Рындин.
— Я и не шучу. Подумайте сами, где ещё может ждать умерший? Ну разумеется, в ином, загробном, мире!
— Однако нет ни загробного, ни ещё какого иного мира, есть только наш, реальный, вот этот, — и капитан для наглядности гулко похлопал ладонью по столу: мир, мол, вполне осязаемый.
— А Лев Кузьмич считал по-своему.
И Фаянсов вкратце изложил теорию Карасёва о теле-коконе, об освобождении души и переселении её в некий космический мир.
— Видимо, тут перелёт с образованием. Есть недолёт, у Карасёва перелёт, — сказал капитан, усиленно работая головой. — Но допустим, что он так и думал. Тогда вопрос второй: почему он ждёт… то есть наметил ждать именно вас? Что у вас общего? Какая меж вами связь?
— Нет у нас ничего общего. Нет и связи. Мы с ним были разными, каждый сам по себе.
— Но ждать-то он будет вас? Не того же Утюгова? А вас, по фамилии Фаянсов? Почему?
— Ну, возможно потому, что делился со мной своими размышлениями.
— Какими? — с той же скорострельностью спросил капитан.
— Да о том же самом. О другом мире.
— Значит, вы его единомышленник? Тоже верите в Тот свет?
— Не верю. По крайней мере до сего дня я был атеистом.
— А что будет завтра?
— Завтра, надеюсь, то же самое.
— Он это знал? Про ваш материализм? Или вы скрывали?
— Мои философские воззрения не были для него секретом. — Фаянсов набрался смелости и улыбнулся.
Но, видимо, улыбка получилась очень бледной. То ли Рындин был чересчур толстокож, словом, он её не засёк.