Колодец старого волхва
Шрифт:
Он махнул рукой, приказывая пленникам идти за ним. Верхом на конях печенеги окружили их и повели к стану. Они миновали круг, образованный стоящими кибитками, в которых спали женщины и дети. Из-под пологов тут и там выглядывали заспанные лица. Внутри круга стояли шатры и горело несколько костров. Печенеги подвели пленников к самому большому шатру, который окружали хорошо одетые и богато вооруженные воины. Усатый сказал им что-то, кланяясь, и один из воинов скрылся в шатре. Скоро он вышел и знаком показал, что усатый и пленники могут войти.
Внутри шатра горел посередине маленький костер, дым уходил
Ярун и Галченя видели его со стены, но сейчас не сразу узнали. Удалой печенежский княжич был бледен, его красивое лицо осунулось, нос заострился, а глаза горели лихорадочным блеском. Одной рукой он натягивал на себя овчину, словно ему было холодно. Рядом с его ложем сидел кто-то седоголовый, сгорбленный, одетый в черные лохмотья, обвешанный бубенчиками и амулетами, — должно быть, один из печенежских кудесников-шаманов.
Войдя в шатер, усатый сразу упал на колени, поклонился и принялся рассказывать, как в его руках оказались пленники. Увидев русов, ханский сын чуть приподнялся, чтобы лучше их рассмотреть. Овчина сползла с его плеча, открыв полотняную повязку с темными пятнами крови и каких-то целебных зелий.
Воины подтолкнули пленников и поставили на колени. Ярун проворно поклонился лбом в землю, Галченя сделал то же, хотя ему было неприятно кланяться печенегу.
— Кто вы? — спросил их Тоньюкук, и Галченя вполголоса перевел Яруну его вопрос. — Откуда вы и с чем?
— Ты не узнаешь меня, господин? — с тревогой заговорил Ярун, преданными глазами глядя на ханского сына. Самоуверенность слетела с его лица и сменилась подобострастием. — Я купец, мое имя — Ярун, я уже торговал с вашим родом. Разве ты меня не помнишь? Ведь и ту чудесную чашу тебе продал я!
Он показал на один из сосудов возле очага, всеми силами стараясь напомнить о своих заслугах. Галченя посмотрел на него с неприятным удивлением. Даже он, недавний холоп, никогда не был в своем сердце настолько рабом, каким казался сейчас этот человек, от рождения вольный и состоятельный.
Тоньюкук посмотрел на чашу, нахмурился, стараясь вспомнить, а потом снова взглянул на Яруна и кивнул.
— Да, я тебя помню, — небрежно сказал он. — С тобой еще был другой человек, с темной бородой, и так торговался, что мне хотелось затоптать его конями… А кто это? — Он взглядом указал на Галченю.
— А это сын знатного ремесленника, который делает замки, — пояснил Ярун, успокоенный и довольный тем, что ханский сын его помнит. Теперь он заговорил медленнее, делая остановки, чтобы Галченя успевал переводить.
— Ремесленника? — Тоньюкук внимательно посмотрел на Галченю. В лице гостя он заметил сходство со своими соплеменниками. — Но он не походит на русов. Он похож на нас и знает нашу речь.
Поняв его вопросительный взгляд, Галченя заставил себя ответить.
— Моя мать — печенежка, — сказал он. — Она когда-то давно попала в плен.
— В плен? — Тоньюкук смерил
— Нет, — твердо ответил Галченя и посмотрел в лицо ханскому сыну. — У русов другой обычай. Взятый в плен не век будет пленником. В урочное время он получает свободу. Я — свободный.
Тоньюкук пристально смотрел на него. Ради такого случая Добыча одел своего младшего сына как следует: дал ему вышитую Радчину рубаху, хорошие штаны из зеленого сукна, пестрый плетеный поясок, новые поршни, продернутые крашеными ремешками. Но не хорошая одежда придавала Галчене уверенности. Может быть, оберег Живули с Дажьбожьим знаком дал ему сил, может быть, земля, на которой он стоял, — его родная земля у стен родного города. Галченя не чувствовал себя униженным, даже стоя на коленях. Он был русом и гордился этим перед княжичем кочевого племени, ведущего свой род от волков.
К пояску Галчени был привешен бронзовый амулет, данный сыну на счастье Чернавой. Тоньюкук задержал на нем взгляд.
— Какого рода была твоя мать?
— Ее отца звали Алтын-Таш. Он погиб в битве двадцать лет назад, и род его прервался.
— Я слышал о нем, хоть он и не нашей орды, — нежданно сказал Тоньюкук. — И род не прервался, если есть ты. Зачем ты живешь у русов и служишь их толстому неповоротливому беку? Лучше иди служить мне. Ты будешь жить среди нас как равный, выберешь себе жену из наших девушек. Я возьму тебя в мою дружину. Если будешь храбр и верен, то заслужишь серебряный пояс.
— Благодарю тебя. — Галченя поклонился. — Но сначала я должен кончить то дело, с каким пришел сюда.
Он ответил так, не желая сердить ханского сына прямым отказом, но это предложение нисколько его не привлекало. Украдкой оглядываясь вокруг, Галченя не находил в этом шатре ничего, на что отозвалось бы его полупеченежское сердце. Напротив, здесь Галченя вдруг ощутил себя русом с такой силой и ясностью, как никогда прежде.
Тоньюкук перевел взгляд с него на Яруна.
— Так зачем ты пришел теперь? Ты опять хочешь мне что-нибудь продать? Тебе придется Подождать, пока мы возьмем город, — тогда у меня будет много и серебра, и всего другого… Правда, тогда мне ничего от тебя не понадобится.
— Нет, господин, я ведь сам из города. Сейчас я пришел к тебе с другим делом.
Седоголовая старуха в черных лохмотьях перебралась к очагу, всыпала в кипящую в котелке воду просо из мешочка и принялась помешивать похлебку, бормоча что-то себе под нос.
— С каким же? — равнодушно спросил Тоньюкук, наблюдая за старухой из-под полуопущенных век. — Ваш толстый бек наконец одумался и хочет открыть ворота? Но так, чтобы князь потом об этом не узнал?
— О великий, не все в Белгороде так умны и понимают, что спасения от вашей орды нет, — заговорил Ярун. — Мы пришли к тебе послами не от воеводы, а от тех белгородцев, которые не хотят умереть от голода в осаде или попасть в полон. Но мы хотим сказать тебе, о непобедимый, что если вы теперь войдете в Белгород, то найдете там не много добычи. В городе нет больших богатств, а люди, когда вы возьмете город, будут от голода никуда не годны. Перед этим они съедят все припасы, и ваша доблесть останется без награды.