Колодец
Шрифт:
– Уже нашли, - говорю.
– Ты спокоен, Ули?
– спрашивает.
– Значит, ты уже принял решение?
– Давным-давно, - отвечаю.
– Хочешь уйти?
– А что тут сидеть? Толку-то здесь уже
– А где будет?
– а сам, чую, встрепенулся.
– Наверху, - говорю.
– Ты что думаешь, я и вправду утрусь? Может, еще и пожалеешь, что приучил меня всякое дело до конца долбить.
А он ласково так:
– Мне немногому пришлось учить тебя, Ули, главное в тебе было всегда. А тебе не будет трудно среди людей?
– Само-собой, - говорю.
– Слыхивал я мальцом басни про то, как бывало, звери детенышей человеческих выкармливали. Кем, по-твоему, они вырастали?
– Не знаю, - отвечает, - зверями, очевидно.
– То и со мной. Я теперь, может, только наполовину человек, но без этой-то половины мне и вовсе конец. Мой, - говорю, - мне мир нужен, чтобы жить. Я тебе, Наставник, так скажу: хочу, чтоб у меня все людское было. Дом свой, жена, дети. А вот от отравы вашей подыхать не хочу.
– Ну, а что ты можешь сделать?
– спрашивает.
– А что надо, то и смогу. Сами не хотите добрыми быть - так заставим! Обрадовались, - говорю, - что
– Ну и что?
– спрашивает.
– Чем это поможет?
– А то, - говорю, - что правды-то я им не скажу, не стану на вас напускать. Они за братьев вас почитать будут, сами в Колодцы полезут, с родней свидеться! Тут уж вы никуда не денетесь, эти самые ваши этические нормы не дадут, потому что все на глазах, негде от правды спрятаться. Что, - спрашиваю, - худой план?
Помолчал он, подумал.
– Не знаю, Ули, - говорит, - может быть, ты и прав. Если нам навяжут Контакт, мы, действительно, никуда не денемся. Я вот впервые задумался о другом.
– О чем?
– спрашиваю.
– Будете ли вы сами к нам добры?
– Когда?
– Когда-нибудь, когда сравняетесь с нами.