Колодезная пыль
Шрифт:
В памяти ожила склока, зашевелилась, как в мешке дикобраз.
***
Василиса принесла ключ последней, с неделю назад. Не переступая порог, протянула ногтистую пухлую лапку ладонью вверх и, старательно не попадая в глаза, проговорила с ненатуральной живостью:
– Привет, Ключик. Ма сказала, ты заделался ключником?
Помолчала, заметила, что похожий на золотистую рыбку ключ не исчезает с ладони; глянула, отвернулась и снова буркнула в сторону:
– На, возьми.
Каблучок лисьей туфельки нетерпеливо прицокивал по плитчатой нижней веранде. Поскрипывала натянутая на телесах Василисы дорогая тиснёная кожа куртки. Круглое, замакияженное наглухо личико
Валентин поймал рыбку за брелочный хвост и с некоторым опозданием поздоровался:
– Привет, Василиса.
Повисла пауза. Вельможная молча смотрела в сторону; артмастер с профессиональным интересом изучал массивную пустяковину, украшавшую собою мочку лисьего уха.
– Больше ничего не хочешь сказать, кроме привета?
– бесцветно поинтересовалась, выждав, сколько хватило терпения, соседка снизу.
Ленка Викторовна уверяла Ключика, что Василиса к нему более чем неравнодушна. Повторив много раз собственное измышление, сама в него поверила и поэтому относилась к девушке с ревнивым высокомерием. Ключик, знавший соседку с того дня, как её торжественно привезли из роддома, жалел девчонку, считая глупышкой и несчастливицей. Властная мать, отец - запойный философ, вечно вокруг истерический ор. Даже чёрный вальяжный кот Вельможных, названный в честь главы семьи Василием, и тот подвергался остракизму ежедневно за распутный нрав, хоть и не был пойман на горячем ни разу. Может ли в таких условиях расцвести бледненькое растеньице? Неудивительно, что ушла из дому лет шестнадцати и с тех пор появлялась на Девичьей редко. Не странно, что регулярно попадала в истории. Вполне естественно, что за помощью обращалась не к матери (та, громогласно скандаля, нередко обзывала дочь потаскухой), а к соседям. Выглядела при этом, несмотря на попсовый прикид, жалко, и Ключик её жалел. "Вправду что ли она ко мне...
– покаянно размышлял он, сжимая отобранный у Василисы ключ.
– Боится потерять и потому в глаза не смотрит? Не хочу ли я ей что-то сказать?.. Но что?"
– Василиса, всё к лучшему. Ну, бывает, надо с чем-то расстаться. И чем плохо - ты сможешь разъехаться с родителями. Я слышал, что ты... Я хотел бы...
– Ключик мучился, подбирая слова, но подворачивалась плоская банальщина вроде счастья в личной жизни.
– Расстаться?! Слышал он! Нет, ну знала я всегда, что ты тот ещё жучок, но это перебор, - с неожиданной злостью выпалила Вельможная и теперь уж глянула прямо в глаза.
– Слышал. Растрепали тебе, а ты и решил под шумок сбагрить, думал - съеду, забуду.
– Что сбагрить?
– опешил Ключик.
– Шматьё моё и технику. Что, скажешь, не ты тут химичил на раздаче?!
Ольга Александровна, когда съезжала, оставила Валентину ключи от квартиры номер три и попросила отдать кое-какие вещички двум-трём родственникам, которые зайдут на днях. Обещала присылать записки с точными указаниями. Первые десять-пятнадцать человек действительно предъявляли пожелтевшие выдирки из тетради в косую линейку, на которых пляшущим почерком Ольги Александровны накарябано было: "топчан вас зел бол комн", "мойка кух" или "занаве цветаст все", а ниже красовалась разбитая параличом подпись. Хоть гости и не были похожи ни на кого из Вельможных, особенно вьетнамец, унесший все цветастые занавески, Ключик исправно выдал и занавески, и топчан Василия из большой комнаты, и мойку из кухни, и множество других полезных вещей. Через две недели поток записок иссяк, но родственники поступали в том же темпе. И гости пошли какие-то подозрительные, поэтому пришлось Валентину Юрьевичу требовать телефонного подтверждения, каковое подтверждение он получал неизменно. Обязанности кладовщика утомили его. Вещи, казалось, не закончатся никогда, но в один прекрасный день явилась бомжеватого вида компания и забрала всё тряпьё, ворохом валявшееся по углам, а напоследок сняла карнизы и обрезала под потолок люстры. Каждая тряпица при этом послужила объектом отчаянного телефонного
– Ты о вещах? Ну, я отдавал, - помявшись, ответил Валентин.
– Ну-ну, баранки гну, - жёстко молвила Лиса Вельможная.
– Деньги где?
– Твоя мама...
– Ты стрелки не переводи. Па говорил, что из всех соседей самый хитрозобый Паша, но оказалось - нет. Мать, говоришь? Короче, вот как сделаем. Я там тебе денег сколько-то была должна, так теперь в расчёте. Если что, остаток слупишь с моих. Можешь квартиру нашу сдать пока суд да дело, свободна же. Всё. Некогда с тобой вошкаться, у меня скоро свадьба. Привет.
– До свидания, - выдавил Валентин, глядя, как Василиса спускается по четырёхстопной лестнице.
– Лучше прощай.
– Поздравля...
– начал Ключик, но не договорил. Поздравлять некого, лиса вильнула хвостом, скрылась.
Валентин ободрал с ключа брелок, поискал куда деть, не нашёл и с досады швырнул в угол. "Чтоб я ещё раз! Ноги моей больше в их квартире не будет", - думал он, накручивая на кольцо связки последний соседский ключ. Тоскливо стало ему. Вспомнилось, какою Василиса была, когда впервые пришла просить денег в долг, и какою была, когда заглядывала по-кошачьи в окно кабинета, взобравшись на старую акацию. От акации остался корявый неохватный пень, а Василиса... "Когда успела остервенеть? Не заметил. Почему только она? Все мы".
На облитой осенним солнцем нижней веранде он стоял неделю тому назад и разглядывал связку с ключами всевозможных цветов и фасонов. Пытался вспомнить.
Рассобачились. Когда? Да вот же, когда потянулась бодяга с расселением. А началась она, как и положено, склокой.
***
Середина июля, жара. Солнце ушло, окна кабинета нараспашку, но это помогает мало, дворик раскалён, как жаровня. Утром - ничего, с восточной стороны дом закрыт высоченной стеною многоярусной дорожной развязки. Днём - ничего, с юга зеркальной скалой торчит новострой. Но часов после трёх, в самое пекло, солнце выглядывает из-за стеклянной грани высотки и заливает двор жаром. Нет спасения от него, не помогает зажатый в каменный угол ясень. Восьмой дом прикрыл бы, но он снесён, от строительного забора толку мало. Акация спасла бы, но её спилили давно, в полдневной тени пня может укрыться разве только мышь. И остаётся мучиться в зашторенной комнате от духоты, потому что клиенту всё равно, потел артмастер над заказом или нет. Но часам к пяти можно распахнуть настежь окна, чтобы хоть горячим ветром, но обдуло лицо.
В половине шестого, в середине июля Ключик полулежал в рабочем кресле, расслабленно следя за тем, как плавятся в восходящих потоках облизанные солнцем леденцовые грани небоскрёба. Заказ сдан, можно пожить на выдох.
– Куда это вы, Ядвига Адамовна?
– услышал он и подумал: "Резиновая Зина не дремлет. Глаз да глаз".
Зинаида Исааковна Гольц из пятой квартиры редко упускала случай узнать цель соседских перемещений.
– К подруге, Зиночка, золотце, - ответил звучный голос Ядвиги Адамовны Вишневской, редкой красоты и душевности женщины, до старости ухитрившейся не растерять оба качества.
– А не в мэрии ли случайно работает ваша подруга?
– пискнула Резиновая Зина тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
"Чего она взъелась?" - лениво подумал Валентин. Вставать не хотелось.
– Она давно на пенсии, - ответила Ядвига. Вставать не было нужды, чтобы представить, как она остановилась на лестнице, подняла голову и заломила левую бровь.
– Значит, она подвизается там на общественных началах, - ядовито скрипнула Резиновая Зина.
– С чего это вы взяли, Зинаида Исааковна?