Колодезная пыль
Шрифт:
– А с того, Ядвига Адамовна, что сегодня принесли странное письмо. Признайтесь, вы тоже получили. Ведь так?
– А, вот вы о чём! Но, простите великодушно, какое я к этому имею отношение?
– А такое! Кто недавно сказал Павлику Зайцу, чтоб уже искал дом?
"Письмо? Какое-то пришло. Я ещё подумал, опять бумажный спам. В прихожей оставил, не посмотрел даже. Причём здесь Павлик и его дом?" Павел Петрович Заяц, жилец из квартиры номер один, всем успел надоесть уговорами продать разом все квартиры в доме номер десять и переехать в деревню. Всерьёз его болтовню никто уже не воспринимал.
Тащиться в прихожую за письмом у Валентина Юрьевича желания не было. Между тем, пикировка под окном перешла в новую фазу.
–
– А теперь вы хотите выжить нас из дому? Не выйдет!
Несомненно, Зинаида Исааковна открыла дверь полностью, и, уперев левую руку с отставленной горстью в тощий бок, указательным пальцем правой изображала метроном.
– Что разграбили? После ваших друзей коммунистов от страны остались одни развалины, - приятным контральто возражала госпожа Вишневская.
– Выселять из дому это ваши методы, Зинаида Исааковна. Нет, ну это же надо! У меня знакомства в мэрии?! Прошу прощения, а ваши связи, на которые вы вечно намекаете?
Вне всяких сомнений, Ядвига Адамовна вернулась на веранду и теперь стояла перед старой комсомолкой в третьей балетной позиции. Внизу грохнула дверь. "Зина вышла из себя во двор", - решил Валентин. И точно - после короткой зловещей паузы прямо под окном вскрикнули: "Мои связи! Она говорит - мои связи!" Слышно было великолепно, точно из первых рядов партера. Видеть необходимости не было, и без того понятно, что Зина спустилась по лестнице, затем, стоя к зрителям спиною, воздела руки к небу подобно королю Лиру и вскричала. Всё было как обычно. В открытое окно кабинета полетели либералы и кровавое энкавэдэ, плутократы и диктаторы, ночные бабочки и банные комсомолки; фурией Троцкий влетел, следом протиснулся Сталин, держа под мышкой товарища Берию, потом почему-то проскакал навстречу Петлюре батька Махно. Впрочем, до настоящего времени стороны не дошли - быстро выдохлись, дал себя знать возраст. За восемьдесят обеим. Вынужденное перемирие. За кашлем и оханьем донеслось до Валентина, как бы из-под земли:
– Вася-а! Вась!
Ольга Александровна звала кого-то: кота или мужа.
– Вася-а! Слышишь меня? Выдь во двор, мне отсюда не слышно!
Оленька Вельможная имела обыкновение в это время суток сидеть у окна своей квартиры - того, что во двор. После рождения дочери расплылась, выходить в мир стало ей тяжко, поэтому утром, подобно сказочной красавице, садилась к северному окошку - к тому, что выходит на улицу, а вечером перебиралась к этому, южному. И витязей посылала на подвиги.
– Вася! Выдь, послушай, про что они. С письмом чего-то. А я тебе говорю выдь! После расскажешь.
Значит, муж, а не кот. Кот, если что и услышит, ни за что не расскажет. Не так воспитан. Джентльмен.
Очевидно, Вася Вельможный, в мальчишестве Дубровский, поддался на уговоры. Ключик услышал как: "Василий Степанович, вот вы как человек высокообразованный скажите, кто виноват?" - слегка задыхаясь, выговорила Резиновая Зина.
– Философ-водопроводчик!
– иронически прокомментировала неподражаемая Ядвига.
Василий Степанович Дубровский на самом деле получил хорошее образование, окончил философский факультет университета, но обзаведясь семьёй, сменил фамилию и сделался слесарем-водопроводчиком. Пристрастия к философским умопостроениям не утратил, однако под давлением обстоятельств и жены приобрёл новую склонность - ноблесс оближ!
– запил.
– А что тут у вас такое?
– хотел спросить Василий Степанович, но получилось у него только: "Ашот тутуас акоэ?" - поскольку конец рабочего дня уже был отмечен должным образом.
– Фу-у!
– сказала Ядвига Адамовна. Надо полагать, вопрос угодил в неё вместе с выдохом.
– Ай! Да вы сядьте, Вася, - засуетилась Резиновая Зина, в которую угодил не вопрос, а сам Василий Степанович.
Во дворе завозились, покрикивая изредка: "Фсёяссам!" "Сюда,
– Траит суа квемкве волуптас!
– звучно и неожиданно отчётливо изрёк, утвердившись на крыльце Вельзевулова логова, философ-водопроводчик.
– Знаю я ваши страсти, - заметила Ядвига Адамовна Вишневская, непримиримая к чужим порокам.
– Правильно, Василий Степанович, все беды от попов и ханжей, - поддержала соседа Зина. Латыни не зная, подозревала, что всякое латинское высказывание имеет клерикальный или антиклерикальный смысл.
– Кстати, о ханжах. Павлика бы вызвать сюда, если он дома. Кажется мне, Ядвига Адамовна, что вы с ним по квартирному вопросу снюхались.
"Вызвать в собрание товарища Зайца и отхлестать, - подумал Ключик.
– Зина соскучилась по партактивам".
– Снюхались?! Вы полагаете?!
– вскипела госпожа Вишневская.
– Что ж, позову, если вы настаиваете. Но вряд ли он дома.
– Нусквам эст куи убикум эст!
– заявил Василий и скабрезно хихикнул.
Вишневская не услышала, ушла звать Зайца, а Зинаида Исааковна не поняла, сказала только: "Не выражайтесь, Вася", - потому что при словах "куи убикум" философа подвело произношение. Как и предполагала Ядвига, главы семейства Зайцев, Павла Петровича, не оказалось дома. Вместо него пару минут спустя госпожа Вишневская привела - Сюда, Катенька! Послушаете, что она тут врёт!
– Екатерину Антоновну. "Добром не кончится, не случилось бы членовредительства, - забеспокоился Ключик.
– С Павликом обошлось бы, он дипломат, но у Екатерины Антоновны южный темперамент. Надо туда спуститься". Катя Заяц, женщина с внешностью и телосложением Афины Паллады Джустиниани, родом была из кавказских греков и степенною казалась только на первый взгляд. Рождение трёх дочерей и сына нисколько не смягчило её нрава; мила и смешлива была лишь в добром расположении духа, в гневе же становилась страшною. Взвесив обстоятельства, Ключик засобирался во двор, но замешкался в прихожей. Письмо упало за вешалку и нашлось не сразу. Валентин разорвал конверт на ходу, вытащил стандартный, сложенный втрое лист, развернул. Пока спускался по лестнице, перед глазами прыгали слова: заявление, муниципалитет, аварийным, Девичья, компенсация, решение, явиться, жилищный, предоставить. "Что?!" - изумился Ключик, поименованный в письме "гр. Ключко В.Ю", но осознать в полной мере случившееся не смог. Только открыл нижнюю дверь, как:
– Он, я знаю! Ваш Заяц.
– Что вы знаете?!
– С ханжеской поповской улыбочкой воткнул! Нож! В спину!
– Улыбочкой? На себя посмотрите, Зина! Втыкать не во что!
– Зиночка, вам не стыдно?
– И вы с ним заодно?! Снюхались! Подмазали кое-кого в мэрии. Мазью имени вашего папочки. А? Что скажете, госпожа Вишневская?
– Латет ангуис ин херба!
– Что вы сказали?!
От боевого визга Резиновой Зины кровь застыла в жилах у Валентина Юрьевича.
– Вась! Вася-а!
– волновалась за мужа Оленька, улёгшись пышной грудью на подоконник и вытянув шею. С ней Ключик от растерянности даже не поздоровался. Судьба несчастного философа-водопроводчика висела на нитке. "Некстати он о змее, любая из мойр примет на свой счёт", - подумал Валентин и спустился во двор, держа развёрнутое письмо как белый флаг миротворца.
– Деус экс махина!
– провозгласил Василий, приветственно подняв руку. Широчайшая улыбка осветила его лицо.
– Я? Секс махина?!
– оскорбилась Резиновая Зина, однако, проследив за взглядом философа, заметила Ключика и его белый флаг.
– А-а!
– выкрикнула она и ринулась к Валентину.
– А-а! А!
– Екатерина Антоновна и Ядвига Адамовна тоже не удержались от восклицаний.
Ключик вздрогнул, попятился, однако бросаться на него, прокусывать шею и пить кровь соседки не стали.