Колокольчики мои
Шрифт:
— Егорка, зачем тебе с ней в кино ходить? Мы ведь уже смотрели этот мультик. То же самое покажут.
Егор ничего не ответил. Ему хотелось тут же, немедленно, на глазах у всех вырасти. Ещё и кино не началось, а он уже большой. Вика сидит в первом ряду, а тут, рядышком, и он подсаживается.
— Эй, кто там длинный! — кричат из зала. — Уходи, ничего не видно!
— Весь экран закрыл!
Егор вежливо встаёт с первого ряда, и тут только Вика узнаёт его, но поверить в это не может.
— Мне надо, Арканя, срочно вырасти. — Егор
— Как ты, Егорка, вырастешь, если не растётся?
— Не знаю. Надо что-то придумать.
— Тут ничего нельзя придумать. Дедушка говорит, что нас природа так устроила: кто — большой, кто — маленький, кто — рыжий, кто — чёрный… Против природы, он говорит, никуда не попрёшь.
— А почему природа решила меня маленьким сделать, а тебя большим, хоть и не очень?
— Не знаю, надо у деда Семёна спросить.
— Дедушка твой старый, устал уже. Сейчас, Арканя, все природу переделывают. Вот так-то!
— Не верится мне, Егорка. — Арканя встал. — Наверное, двенадцать скоро. Пора нам.
Егор тоже встал. Шнурок на ботинке опять порвался. Всё не так сегодня! В хороший день шнурки не рвутся. Егор рассердился, приступил шнурок, чуть не упал, но завязывать не стал.
— Ты догадался, Егорка, почему мы там, в лесу, зачихали? — спросил Арканя.
— Это он устроил, — твёрдо сказал Егор.
— После этого ты хоть раз чихнул?
— Ни разу.
— И я ни разу.
Друзья пришли домой в самый раз. Часы на стене пробили двенадцать. Бабушка Груня доставала из печки пироги.
— Что же это такое, что же это такое! — запричитала вдруг она. — Пироги-то подгорели!
— Не расстраивайся, бабушка, мы и так съедим, — утешил её Егор.
— Даже вкуснее, — сказал Арканя. — Хрустят.
Бабушка смазала пирожки маслом, принесла сметану.
Мальчики молча сели за стол.
— Вы-то что такие невесёлые? — удивилась она.
— Неудачные мы, бабушка, — сказал Егор.
— Почему же это! — всплеснула она руками. Ей очень хотелось, чтоб внук её был самым удачливым человеком на свете — сначала отличником учёбы, потом инженером.
— Под влиянием мы находимся, — неуверенно сказал Арканя и посмотрел на Егора: говорить или не говорить подробности?
Егор покачал головой: не надо говорить подробности, зачем расстраивать?
— Это, бабушка Груня, секретное дело, — пояснил Арканя. — Как мы его раскроем, так и расскажем.
— Не забудьте! — наказала бабушка.
Пирожки с малиной всё-таки были очень вкусными. Нижняя корочка горчила от пригоревшего сиропа, но только чуть-чуть.
Егор макал пирожки в сметану и представлял: вот приходит он завтра в школу, говорит, как всегда: «Здравствуйте!» А Елена Васильевна от изумления в ответ ничего сказать не может. Наконец произносит:
— Тарантин! Как ты вырос за одну ночь! Иди немедленно во второй класс!
А учительница второго «а» класса Анна Ивановна говорит:
— Тарантин! И у нас тебе делать нечего!
Идёт он в третий «а», садится на свободное место. Задачу задали — запросто решил. Учительница третьего «а» поражена.
Сидит Егор, задачки, как орехи, щёлкает, а в это время под окном Затейник прогуливается. Увидев Егора, достал часики, направил на него невидимый сигнал. А не действует! Никакого притяжения Егор не испытывает. Затейник подходит, через окно протягивает руку и говорит: «Молодец, Тарантин!» — смеётся и испаряется…
Арканя между тем наелся и ожидал, когда Егор поест. Но Егор то жевал, то в потолок смотрел.
— Ну, мне домой пора, — не выдержал Арканя.
Тут Егор вспомнил, что он за столом сидит, пироги с малиной ест. И уже наелся.
Арканя ушёл домой. А Егорка остался в раздумьях. Он послонялся по квартире, у окна постоял, посмотрел на Каму. По реке, оставляя белый след, промчался «Метеор». Он был похож на самолёт, который рвался в небо и никак не мог взлететь. Растревоженная река закачалась тяжёлыми волнами.
Плохое было настроение у Егора. Даже пирожки не помогли. Он пошёл к бабушке на кухню.
— Давай я хоть тебе посуду помою, — предложил он.
— Ты всю перебьёшь, — сказала бабушка. — Прошлый раз мыл — три чашки разбил, а позапрошлый — два блюдца.
— Они скользкие, так сами и выпрыгивают.
— Из моих старых рук ничего не выпрыгивает!
И тут же тарелка выпрыгнула из бабушкиных рук и разбилась вдребезги. Егор засмеялся и стал собирать осколки.
— Сказать ничего нельзя! — возмутилась бабушка. — Прямо сама из рук вырвалась.
— Я же говорил, что они сами выпрыгивают.
— Ничего сказать нельзя! — повторила бабушка. Видимо, она очень рассердилась на тарелку, которая её так подвела. — Всё время надо язык прикусывать! Однажды покойный твой дедушка Игнат сидел в огороде на скамеечке и хвастался. Меня, говорит, ни одна пчела не жалит. У пчелы, говорит, ко мне враждебности нет, а даже наоборот — расположение. Только он произнёс эти слова, откуда ни возьмись — пчела! Зажужжала — да прямо в лоб его и ужалила! Он соскочил, кулаком затряс, давай эту пчелу ругать: «Ты, такая-сякая, не узнала меня али что?» Я ему говорю: «Ты прикуси язык-то, Игнатушка. Не состязайся с природой».
— А потом его жалили пчёлы? — спросил Егор.
— Бывало, если руками сильно махал. Что твой отец, что ты — все в дедушку Игната, больно на язык смелые.
— Я, бабушка, всё время язык прикусываю.
— Ну и ладно, если прикусываешь, — примирилась бабушка и успокоилась. Села на стул, сложила руки и стала смотреть в окно.
«Наверное, бабушка сейчас опять грустную песню запоёт, „Колокольчики мои…“» — подумал Егор. Но бабушка молчала, о чём-то своём думала, вспоминала ушедшую жизнь и где-то в дальней дали видела деда Игната ещё молодого и весёлого.