Колокольчики Папагено
Шрифт:
И все-таки принимать их теперь лучше не за столом, нет, а по углам – случайным уголкам, уголочкам. Можно даже на высоких табуретах в мастерской Андрея. На этих табуретах он рассаживает натуру для портретов. Сам-то стоит за мольбертом, и нужно, чтобы лица были на уровне глаз. Поэтому табуреты такие высокие – сразу и не заберешься. Приходится либо подпрыгнуть и плюхнуться задом на круглое сиденье, а затем, шевеля ягодицами, устраиваться поудобнее, либо поставить ногу на обод, скрепляющий ножки, осторожно оттолкнуться, чтобы не повалить табурет (и самому не сверзиться вместе с ним), плавно, как некую драгоценность, перенести собственное
Да уж такие мы блаженные, опростившиеся – нас не тронь. Мы постигаем Божественный План Спасения. Поэтому картин почти не пишем, а на диване лежим, обложившись книгами духовного содержания. Уповаем на Израиль, как на манну небесную. И ждем, когда жена из магазина полные сумки притащит с зеленью, помидорами и стрелками лука. Приготовит, позовет и накормит.
Или пропадаем целыми днями неизвестно где. Говорим, что обмываем с друзьями продажу картины венецианскому дожу (итальянскому коллекционеру), а сами катаем на лодке в парке неизвестных особ женского пола (издали не разглядеть, кого именно, но свидетели есть). Да и особа-то – простушка (пастушка, потаскушка), иначе бы не польстилась на такое развлечение: покататься на лодочке. Умора! Была бы до визгу счастлива, если бы и на гармошке ей сыграли.
Вот и сейчас Андрея дома нет. С утра и след простыл. Просила остаться, помочь, но он ни в какую. У него, хитреца, теперь на все один ответ: не запланировано. Иными словами, не соответствует Божественному Плану.
Однако наплевать. Нам сейчас не до того – не до хитростей. Мы, наоборот, стараемся о них напрочь забыть. Поэтому нам с подругами можно устроиться хоть на подоконнике: ах, эти широкие довоенные подоконники, можно в футбол играть! Правда, последнее время угрожающе поскрипывают, но троих-то как-нибудь выдержат. Впрочем, можно и на верстаке, за которым дед любил строгать и пилить, сравнивая себя со стариком Болконским (у него как русского военного культ Льва Толстого).
А лучше всего, однако, притулиться на ступеньках лестницы, лишь бы там нашлась не слишком надежно припрятанная (горлышко призывно выглядывает) бутылка пятизвездочного и какая-нибудь закусь вроде брынзы, маслин, ломтиков лимона, пронзенных шпажками. И тогда можно будет перемещаться – кочевать из одного уголка в другой, как кочевал избранный народ под предводительством Моисея (Наталия, кажется, наполовину из этих самых избранных, хотя почему-то не признается). И в каждом уголке находить если не пятизвездочный, то трехзвездочный (три звезды тоже ярко сияют). И если не ломтики лимона, то перезрелый крыжовник или сливы из сада, хотя их без стремянки не достанешь: деревца, посаженные когда-то, вымахали выше сарая и роняют спелые плоды (а может, и слезы) прямо на крытую местами шифером, местами толем или проржавевшим железом крышу.
Ну, и помимо слив – какой-нибудь сюрприз, заранее приготовленный подарок из разряда «пустячок, а приятно». Не божественные итальянские туфли, какие носила Беатриче, и не китайскую собачку, как раньше, во времена первичного накопления капитала, а хотя бы духи-чулки-конфеты. Простушка Натали обожает сюрпризы. Непременно захлопает в ладоши и самозабвенно зажмурится
Эту фразу она вычитала – понятно, у Гоголя. Хотя могла бы и у Пушкина, и у Достоевского: наши любят писать о скуке жизни. Наталия же обожает скучать. Как сказал о ней один общий приятель: гордыня и уныние. Точно! И гордыня выражается в том, что никогда не позволит назвать себя Натальей. Нет, она, видите ли, Наталия, и все тут. На Наталью же не соизволит отозваться. Мимо проследует, презрительно плечом поведет, натягивая за концы вязаную шаль, и не обернется. И уж, конечно, не простит тому, кто ее унизил. Век будет помнить. Еще и отомстит, пожалуй, – найдет способ уколоть, ущипнуть, пробуравить кулачком спину, как в школе буравили тех, кто, непрошеный, занимал место на передней парте.
По какому поводу встреча? Можно догадаться. Догадаться по последним событиям в семействе Облонских, то бишь Устиновых, у которых тоже все смешалось, пошло наперекосяк и вряд ли теперь образуется. Поэтому и повод грустный – грустнее не бывает. Дача генерал-майора бронетанковых войск Устинова ушла с молотка. Сами виноваты: не надо было по уши влезать в долги, да еще связываться с банком. Молоток она видела – деревянный бочонок с ручкой. На выпуклой крышке бочонка аккуратно наклеен вырезанный из фланельки кружок – для смягчения удара.
Не оглушительное крэк, а глуховатое тук.
Хотя для них это удар не смягчило. Молоток-то видела, а вот кто новый хозяин, выложивший за дачу кругленькую сумму и заставивший всех прочих заткнуть рты, она и не знает. Сейчас богатства свои напоказ не выставляют, поэтому, разумеется, купил через подставное лицо. А сам нежится где-нибудь на Гавайях, пересыпая из ладони в ладонь – струйкой – горячий песок. Банкир! Воротила! Финансовый магнат! Впрочем, что гадать, если ничего уже не изменишь. Остается лишь одно: смириться с потерей и уж очень-то не отчаиваться. Как учил дед, воевавший в Китае – сводить крупные неприятности к мелким, а на мелкие не обращать внимания. Мудро!
Вот и позвала подруг, чтобы с дачей навек распрощаться. Без лишних слез, без бабьих стенаний. По-мужски – тем более что всем пришлось хлебнуть лиха с той поры, как процесс пошел, по словам Комбайнера, а затем Панимашь его ускорил. К тому же она распродавала весь этот дачный хлам и надеялась: может, подруги что-нибудь купят. Да она бы и бесплатно отдала – только бы своим, в хорошие руки. Тот же самый стол Орангутанг – берите. Будет память о деде, который вас девчонками на колени сажал и свои списанные генеральские фуражки на вас примерял (фуражка болталась на голове, и козырек доставал до подбородка).
Память обманчива и так быстро все смывает. Мемориальную доску на доме в родном селе Устиновка разбили, памятный бюст на бронзовом постаменте трактором выворотили. Будь он Устинюком – сохранили бы. Вон братец его быстро паспорт поменял на Устинюка и живет припеваючи. Ходит кум королю – этакий лихой бандеровец: любого москаля шашкой зарубит. Но дед паспорт менять никогда бы не согласился. Хоть на Украине родился и вырос, считал себя по отцу москалем, русаком, русским. Русским и в могилу лег – там, на Украине.