Колокольчики Папагено
Шрифт:
– Об этом после. Что у тебя? Как ты?
И лишь только Наталия заговорила, стало ясно, что рассказать о себе – это главное, ради чего она приехала.
– Девочки, можете меня казнить, обезглавить, четвертовать, но я уезжаю в Киев. Решено. Навсегда. Я долго сомневалась: все-таки у меня здесь мать, да и привыкла к Москве, к вам, мои милые. Но все-таки набралась храбрости и решилась. Даже взяла билет. Можем сегодня за это выпить. Я уж точно напьюсь. Вы поражены, сознайтесь?
Наталия ждала восторгов, рукоплесканий
– Почему не в Прибалтику? Там тоже нас не любят. – Задавая этот вопрос, Наталья так и не посмотрела на подругу, а, наоборот, отвернулась, чтобы ее не видеть.
– Дело не в том, что не любят, а в том, что я люблю. Люблю Киев, Подол, Андреевский спуск, берег Днепра. Я ведь там выросла. Помните, я в нашей школе – лишь с четвертого класса. А до этого училась в Киеве…
– Врешь! – воскликнула Наталья так радостно, словно сделала счастливое открытие.
– Почему это я вру? – Не оборачиваясь к ней, Наталия окинула ее холодным взглядом из-за плеча.
– Не любишь ты Киев. Для тебя важно, что в Киеве нас ненавидят.
– Как это не люблю, если все мое детство?..
– Не любишь, потому что тебя там дразнили, ругали, оскорбляли, подкарауливали и били. Хотели даже повесить. Из-за этого тебя и увезли в Москву. Ты сама рассказывала…
– Ну, когда это было!..
– И сейчас так будет.
– Хватит. Я решила.
– Решила, а сама боишься…
Наталия собралась возразить, но вместо этого согласилась:
– Боюсь.
– Ну и не надо никуда ехать. Давай я сдам билет. – Наталья протянула руку, словно билет был у подруги в кармане.
– Э, нет. Чего захотела. Не отдам.
– Все равно ты никуда не поедешь.
– Поеду. Поеду, потому что я здесь не могу. Задыхаюсь. Мне все противно. Все мерзко. Мне тошно. – Заметив, что она чем-то испачкала юбку, Наталия стала оттирать ее.
Это позволило всем помолчать. Наталья и Натали следили за ней с участливым вниманием.
– И что же, тебя поселят на Крещатике? – наконец вкрадчивым голосом спросила Натали.
– Пока не на Крещатике, но со временем… – Наталия все никак не могла оттереть.
– Крещатик надо заслужить.
– Заслужим.
– Надо дать интервью…
– Дадим.
– И где же ты будешь жить?
– Между прочим, первое время буду жить в бывшей гостинице Генштаба.
– Разве была такая гостиница?
– Была. Без вывески, разумеется. И довольно скромненькая. Но жить можно.
По неким признакам Наталья почувствовала: подруга куда-то клонит и что-то не договаривает.
– А зачем ты об этом заговорила? – Почему-то она забеспокоилась.
– Догадайся.
– Я догадливой никогда не была.
– Ладно, я подскажу. Возможно, там останавливался твой дед. Ведь он часто ездил
– Почему ты решила, что он там останавливался?
– Он ведь знал, что я из Киева. И сказал мне однажды, что я приду на его место.
– Ну, это может означать все что угодно. Дед любил туману напустить.
– Но он при этом добавил, что на этом месте для него все закончится, а я начну все сначала.
– Дед рассуждал философски, как Лев Толстой. Вряд ли он имел в виду какую-то гостиницу.
– У Льва Толстого с гостиницей тоже кое-что связано. И при чем здесь гостиница, мне объяснил твой муж. Гостиница – значит, все мы гости.
– Андрей? Он и тебя на лодке катал?
– Нет, угощал мороженым в кафе. Я ему рассказала, что еду в Киев.
– И как он ко всему отнесся?
– Положительно. Сказал, что Украина – часть Божественного Плана Спасения.
Подруги устроились на высоких ступеньках под запыленным, затянутым паутиной окном, тускло освещавшим лестницу. В паутине висели высосанные пауком мухи и высохшие слепни (окно никогда не открывали).
Натали уселась на самую верхнюю ступеньку, а подруги чуть ниже. Натали вдруг почувствовала, что ей не хочется над всеми возвышаться, и пересела на самую нижнюю ступеньку, но ногам было неудобно, и она встала, прислонясь к перилам лестницы.
Встала, слегка позируя, чтобы подруги наконец заметили, какая на ней миленькая матроска и, главное, как она ей чертовски идет (Наталия ей беззвучно поаплодировала и одобрительно кивнула). Наушники она так и не вынула из ушей, хотя музыка в них иссякла и слышалось лишь шипение.
Наталья достала припрятанный за обшивкой стены пятизвездочный и наполнила всем по рюмке. Наполнила доверху, стараясь не расплескать, и каждому вручила ломтик лимона на шпажке.
Наталия натянула на коленях юбку и сказала:
– Ну, теперь ты рассказывай. Зачем пригласила?
– Пригласила всех затем, что я вас сегодня съем. Проглочу с потрохами. – Наталья рассмеялась, счастливая оттого, что все так отчаянно плохо.
– Ну, ешь. Глотай… Начни с меня. Правда, я горькая, как великий пролетарский писатель. – Наталия сама поморщилась от своей сомнительной остроты. – Ну, что там у тебя случилось?
– Яма девочки, глубокая яма, и я в ней сижу по самое горлышко.
– Выражайся яснее. – Наталия выпила свой коньяк и закурила, словно этим восполняя отсутствие ясности.
Наталья разглядывала на свет рюмку.
– Дача ушла с молотка за долги. Вещи продаю, предлагаю соседям. Объявлениями обклеила весь поселок. А вы, подруженьки, берите даром. Все отдаю. Дедово кресло, Орангутанга – все.
– И кто же ее приобрел, дачу-то? Кто покупатель? – Наталия уронила пепел на юбку и поспешно смахнула, словно это была оса, которая могла ужалить.