Колокольчики Папагено
Шрифт:
– А если я… – Дарья кашлянула, словно у нее так некстати (а на самом деле весьма кстати) запершило в горле, – выхожу замуж?
Она с жалобным видом коснулась горла, привлекая к своему кашлю большее внимание, чем к словам.
– Ты уличная девка! Кто тебя возьмет!
Дарья совсем не обиделась на девку, словно в устах матери это была лучшая похвала.
– Представь себе, берут. И даже очень охотно. Я сама удивляюсь. Наверное, за мои сисечки.
– Замолкни. Противно слушать.
– Молчу,
– И кто же этот несчастный? За кого ты выходишь? Впрочем, что я спрашиваю! Это абсурд! Сюрреализм. – Наталья подобрала бранное словечко, подобающее жене художника, который сюрреализма не признает. – Ну, что ты молчишь?
– Ты же сама мне велела. А насчет сюра… нет, наоборот, это классика. Я выхожу за Виктора Карповича Подорогу.
– Девоньки, вы слышали? – Наталье понадобились свидетели столь крамольных речей. – За этого пропойцу и забулдыгу! Да пусть меня бульдозером переедут, бензопилой распилят – не позволю.
– Подорога, мамочка, не пропойца. Он – лучший ученик отца. Можно, сказать, продолжатель и систематизатор. К тому же у него, как и у отца, дар предсказания.
– И что же он предсказал?
– Что мы с ним поженимся.
– Ой, смех! Ой, держите меня! Надо же быть такой дурой! Выходить за сорокалетнего мужика!
– И не только это. Он предсказал, что у нас родится необыкновенный ребенок, саошьянт.
– Ну что ты несешь! Ты хотя бы знаешь, кто такой саошьянт?
– Знаю, хотя могу ошибаться.
– Ну?
– Сын Заратуштры. Вернее, один из трех сыновей, которым надлежит родиться.
– Так от кого ты родишь? От Подороги или Заратуштры?
– Мамочка, ты бываешь вульгарна…
– Нет, ты мне объясни. Тебе задурили голову, а я оказываюсь вульгарной…
– Заратуштра – это мистический жених.
– Белая горячка! Типичная белая горячка! Слышал бы отец все эти бредни!
– А он слышал…
– Как он мог слышать?
– Очень просто. Мы с Виктором Карповичем говорили, а он слышал и даже кивал?
– Где и когда?
– Здесь и сейчас.
– Так он с вами? Возле магазина? Пьет портвейн?
– Пьет-то он не особо. Но он с нами, возле магазина.
– Боже мой, нам же послезавтра лететь! – воскликнула Наталия и зажала себе рот ладонью, словно от таких бессмысленных восклицаний никогда ничего не менялось.
– Не знаю. Мне он об этом не сообщал. Похоже, что он никуда не полетит. Он мне обещал, что Ефимушку навсегда отдалит и теперь все время будет со мной.
– Да пойми ты, дуреха, что отец болен. Ему надо лечиться, – напустилась на дочь Наталья.
– Чем он болен? – Заметив, что все от нее отвернулись, Дарья не знала, на кого смотреть и кого спрашивать. – Чем? Чем?
– А то ты не знаешь! У него насморк, – сказала Наталья и сама
– Он сказал, что сам через минуту придет.
– Позови, я прошу! Неужели трудно позвать!
– Сейчас, сейчас. – Дарья скрылась за ситцевой занавеской, но через минуту вернулась и возвестила: – Вот он. Встречайте и аплодируйте.
Хотя на лестнице из-за тусклого окна было темно, Андрей заслонился ладонью, словно из темноты попал на нестерпимо яркий – ангельский – свет. Он был одет во все дачное, старое, заношенное, обветшалое: безрукавку поверх армейской рубашки защитного цвета, брюки с отпоротыми лампасами, армейскую фуражку без кокарды и козырька. Из-под фуражки выбивался клок седых волос. Глазницы были обведены синевой. Запавшие щеки и лоб загорели до цвета жженого сахара. На подбородке остались следы недавно сбритой бородки, не тронутые загаром.
– Приветствую славную компанию. Разрешите присоединиться?
Поскольку на ступеньках не было места, он принес с террасы стул, но садиться не стал.
– Присоединяйся, – лишь после этого сказала Наталья, словно только теперь появилась надежда, что он ее услышит.
– Будем пить и веселиться.
– А не хочешь сначала объяснить, что все это значит? Ты всем надавал обещаний и ни одно не выполнил. – Наталья сама села на стул, словно он принес его для нее (позаботился), но забыл ей об этом сообщить.
– Каких обещаний? Родиться на свет в этом аду – это обещание я выполнил, хотя мог бы и не выполнять. Остальные же не столь важны.
– Миленькое дело! – Наталья обратила к нему лицо, стараясь, чтобы и в нем прочитывалось что-то дьявольски миленькое. – А обещания Наталии, Натали, Дарье, наконец? О себе уж и не говорю.
– Хорошо, я открою вам секрет. Вернее, Божественный План. Вы будете жить долго и счастливо. Наталия – до девяноста двух лет, Натали – до восьмидесяти четырех, Дарья – до восьмидесяти, а ты как моя жена – до ста четырех. Правда, под конец жизни тебя будут возить. В роскошном лимузине.
– Каком это еще лимузине?
– Ну, в кресле для парализованных…
– Ах ты дрянь!
– А остальными предсказаниями вы довольны?
– Ты все шутишь. Никак не уймешься. А уж седой весь…
– Ну, положим, не весь. – Он спрятал выбившийся клок под фуражку. – Повторяю, довольны сроками жизни?
– Многовато. Зачем столько? Можно подсократить. – Наталья обернулась к подругам, словно надеясь, что они тоже согласны подсократить свои сроки.
– Нет уж, вы сокращайте, а лишнее можете отдать мне. Пригодится. – Наталия любезно улыбнулась, чтобы никто не сомневался в том, что сказанное соответствует истине.