Колония нескучного режима
Шрифт:
Ещё какое-то время Гвидон простоял в коридоре коммуналки с прижатой к уху трубкой, из которой продолжали доноситься короткие гудки. Так прошло пять минут. Или десять. Или сколько-то ещё — он не знал и не мог потом восстановить в памяти. Память его, как и всё остальное, включая голову целиком, руки, ноги, сердце и остановившиеся глаза, всё ещё отказывались верить тому, о чём ему только что сообщила Триш Харпер. Он так и не положил трубку на рычаг, оставив её висеть на длинном проводе. Гвидон прошёл к себе и сел в кресло, то самое, с помощью которого в своё время демонстрировал матери способ расположения объекта в композиции. Так он просидел ещё с час или около того. Затем поднялся, подошёл к буфету и нагнулся к нижней полке, туда, где обычно Таисия Леонтьевна держала про запас вино. Обнаружилась бутылка белого сухого. Гвидон вышиб пробку кулаком и опрокинул содержимое
— Параш, это я, Гвидон, — сказал он, — Триша звонила, просила папе передать кой-чего. А где он есть, ты не в курсе?
Та удивилась:
— Так как жи, Гвидош, ето ж Джон энтот, какой с тюрьмы воротилси. Ихний отец, девок обоев. И где ж яму теперя быть-то — Юлик сказал, у Москву яво повезеть. Апосля. Жить к сибе, у подвали, на Охтябрьскай на яво. А ты рази не у курси?
— В курсе, — ответил Гвидон. — Спасибо, Параш.
К этому дню Джон уже обретался в Юликовом полуподвале больше месяца, а точнее, с того момента, как Шварц вывез его из Жижи. После звонка, который они сделали в Лондон, когда удалось захватить Нору, хотя и на чуть-чуть, он отвёз счастливого Джона к себе в подвал, на временный городской постой. Тому надо было звонить в Управление, получить информацию по своим гражданским делам и начать заниматься обустройством будущего жилья, если всё, что ему было обещано, являлось правдой. Вечером они с Юликом выпили городской беленькой, и она оказалось, как определил сам Джон, менее забористой, в отличие от тёти-Марусиного самогона. Утром слегка похмелились, выпили чаю, съели по варёному яйцу, и Харпер связался с Управлением. Там ему всё объяснили: куда идти получать смотровой ордер на однушку в районе новой части Ленинского проспекта, сказали и про паспорт, пенсию и прочее. Нужно было всем этим заниматься основательно. Для этого требовалось время. И тогда Юлик оставил Джону ключи, объяснил, как спускать за собой из туалетного бачка, чтобы и вода стекала, и заодно не завалиться, и стал собираться обратно, к некормленому Ироду. Сказал на прощанье:
— Дела закончишь — приезжай! — после чего они поцеловались по-родственному, и Шварц умотал в Жижу.
Повесив трубку после разговора с Прасковьей, Гвидон сел думать. Хмель, так по-хорошему и не добравшийся до головы, отодвинулся, уступив дорогу ещё одной невероятной новости, которую, как он понял, узнать ему было не от кого. Итак, его ребёнок погиб, Нору Харпер похоронили, Джон Харпер на свободе и ничего не знает о том, что Нора мертва. Гвидон представил себе весь этот чудовищный ком, сразу, вместе, слепленный из страшных известий, и ему стало дурно. Он снова уронил себя в кресло. Закинул голову назад и закрыл глаза. Так он просидел с полчаса. Затем очнулся и стал перебирать пальцами, мысленно считая. Посчитав, поднялся, вышел в коридор и набрал номер. Это был телефон Юликовой мастерской на Октябрьской. Гвидон не знал, для чего он сейчас это делает. Чувствовал, что должен. Поэтому набрал. Но надеялся, что там никто не ответит. Через пару гудков трубку взяли, и мужской голос произнёс:
— Алло!
Это было всего лишь одно слово. Но по тому, как оно было сказано, по чуть сдвинутой в сторону от русского интонации, по легкому «оу» на конце звука, Гвидон понял, кто ему ответил.
— Джон? — спросил он. — Простите, вы Джон Харпер?
— Да-да, — подтвердил Харпер, — это я. С кем я говорю?
— Меня зовут Гвидон, вы меня не знаете. А Шварц там? Поблизости?
— Юлия нет, — вежливо ответил голос, — он сейчас в Жиже. А вас я знаю, вы муж Присциллы, верно?
— Верно, — согласился Иконников, — я ваш зять. И мне нужно обязательно с вами встретиться.
— Конечно, Гвидон, — с готовностью согласился Джон. — Вы знаете адрес, где я нахожусь?
— Я буду там через час, — суховато ответил Гвидон. — Дождитесь меня, пожалуйста, — и дал отбой.
Пока ехал, перебирал в голове варианты. Горе было общим и обоюдно страшным. Но у него, подумал, ещё страшней, чем у меня. Потерять жену, о которой не переставал думать все одиннадцать лагерных лет, да ещё в тот момент, когда уже почти вернул её и им оставалось совсем немного до встречи, — такое не пожелаешь никому. Ну, допустим, Прис насчёт нашего ребёнка удар переживёт, и я постараюсь помочь ей восстановиться с силами. Да и самому себе — не потерять собственный стержень. Ещё родим, и не одного, так и скажу, как приедет. Но Нора! Нору-то не воскресишь. Её ведь из могилы-то не вернёшь. Ну и как дальше Прискиному отцу быть прикажете? Бобылём доживать? Вдвоём с престарелым отцом? Дочери — здесь теперь, а он там. Наверняка же выдворят, если освободили. И что? Семью новую поедет заводить? A-а, ч-чёрт, о чём я!
Он вышел из метро и заглянул в ближайший продуктовый. Взял две водки и бутылку ситро. Перед тем как спуститься в хорошо знакомый полуподвал, успел с накатившим раздражением подумать: ну почему — я, а не Шварик? Ощутил, как слегка подрагивают руки. Набрал воздуха в грудь и нажал кнопку звонка.
Джон Харпер оказался равно таким, каким он его себе представлял. Разве что выглядел чуть постарше. Иконников решительно протянул руку:
— Гвидон! — И вошёл.
— Я рад с вами встретиться, Гвидон Матвеевич, — вежливо улыбнувшись, проговорил Джон и отступил на шаг, чтобы пропустить гостя. — Это прекрасно, что вы пришли. Теперь у меня будет полное представление о родственниках.
— Нора погибла в автокатастрофе, — ни с того ни с сего вырвалось вдруг у Иконникова. — Её похоронили больше месяца назад. В Лондоне. — И сел на стул в прихожей. Не сняв с себя куртку и шапку. И не выпуская сумки с водкой из рук. И уже сидя, добавил: — А Прис потеряла ребёнка. Моего ребёнка, — и заплакал.
Во дворе мастерской, когда подходил к дому Шварца, он все же не выдержал напряжения, откупорил бутылку и сделал два больших глотка. Постоял на морозе, добавил к водке глубокий вдох-выдох, заткнул горлышко газетной пробкой и только после этого стал спускаться в Юликов подвал. Сейчас, когда он опустился на стул, эти два глотка, сложившись с кагором и сухарём, тем самым, из материного буфета, ударили наотмашь, въехав наконец туда, куда потащил их ток крови. Туда, куда им надо было с самого начала. Джон замер на месте. Гвидон, не произнося больше никаких слов, плакал, слизывая слёзы. Харпер медленно опустился на пол и сел рядом с Гвидоном, вытянув ноги и опершись о стену. Лицо его было неподвижно, он смотрел в одну точку, понимая, что так оно и есть. Что сказанное — правда.
— Не хочу жить… — выговорил он, медленно ворочая губами. — Это не должно было случиться. Так нельзя. Так… не бывает… Почему?.. За что?.. Нора… Нора моя…
— Вам надо поплакать, Джон, — сквозь собственные неутихающие слёзы с трудом выговорил Гвидон, — станет легче… Поплачьте…
— Разучился… — выдавил из себя Харпер, слегка покачиваясь из стороны в сторону, — кончились слёзы. Нет больше слёз. Норы нет и слёз нет. Зачем мне слёзы?
— И что теперь? — почти неслышно спросил Гвидон. — Домой поедете? В Лондон?
— Норы нет… и дома нет… Там — нет и никогда уже не будет… И здесь не нужно… Ничего не нужно…
Он продолжал сидеть как сидел, с вытянутыми перед собой ногами, перегородив проход в мастерскую, словно забыл о том, что они у него есть, эти бесполезные ноги. Гвидон потянулся к сумке, вытянул оттуда початую бутылку, сдернул газетную затычку, протянул Джону:
— Глотните, это сейчас нужно. Сегодня сороковины.
Джон, не глядя, протянул руку в сторону Гвидона, нащупал кистью руки бутылку и поднес её горлом ко рту. Сделав глоток, протянул обратно. Отпил и Гвидон. Глотнув, поставил бутылку на кафельный пол. Потянулся за ситро. Сдёрнул зубами крышку, протянул Джону:
— Запейте.
Харпер отрицательно мотнул головой и взял с пола водочную бутылку. Отпил из горла. Поставил.
— Сегодня её душа найдёт себе место… свою обитель… — тихо проговорил Гвидон и снял шапку. — По нашему обычаю. По православному. Она кто была? Католичка?
— Протестантка… — Харпер снова отхлебнул, после чего уже не поставил бутылку на пол, а оставил держать в руке. — Как и я.
— У вас тоже сорок дней отмечают? — спросил Гвидон в надежде как-то вывести отца Прис из транса.