Колония нескучного режима
Шрифт:
— Значит, так, — сообщил он Севе, — пишешь им обратно, что без меня, без соавтора, не выпустят. Причина — заведённый в институте порядок. И, кстати говоря, тогда делегация наша будет состоять всего из двух приглашённых лиц. Ты и я, как руководитель. Без посторонних. — Он пронизывающе посмотрел Севе в глаза: — Надеюсь, объяснять не требуется, что имеется в виду?
Объяснять не требовалось. И так было более чем понятно, что чекисты в штатском при таком раскладе не потребуются, и об этом позаботится лично сам «приближенный куда надо» академик Спиркин. А это существенно упрощало свободу жизни и передвижений в Лондоне. Ну, а Лондон того стоил, в этом Сева не сомневался. Кольнуло немножечко, конечно, что снова делиться с бездарем придётся какой-никакой славой, но «колючка» как возникла, так же быстро и исчезла. Гирьки на весах изначально были слишком неравны: и потому
— И потом… — доверительно укрупнил собственные намёки Спиркин. — Ты пойми, Всеволод, едешь в первый раз, сразу в Англию, опять же — еврей, беспартийный, неженатый, родителей — тоже нет, — он хмыкнул, — как и ни одной прочей зацепки за родину. Да ещё к тому же к демократам сраным даже ни разу не выпускался! Ты чего, братец, с дуба рухнул? Да ты б сроду туда не выбрался, ни по какому! Так что цени, Штерингасик, отеческую заботу и трудись на благо. Остальное, как говорится, приложим. Есть, слава богу, кому ещё прикладывать. Добро?
Разумеется, это было добро. Может, не вполне то самое, о котором мечталось, но сам факт, что он, Севка Штерингас, летит в Лондон и что там, в Англии, уважительно отнеслись к условию его приезда и пригласили в паре с ним ненужного им по большому счёту институтского функционера, вызывал оптимистичный и многообещающий настрой. Правда, без огорчения не обошлось. За несколько дней до его вылета, в середине октября, сестрам Харпер телеграммой сообщили из Лондона, что скончался старый Мэттью. Умер во сне, в брайтонском доме. И что похороны, организуемые «Harper Foundation», назначены на среду.
Джон узнал новость вечером, поздно, вернувшись с выпаса. Был нетрезв сильнее обычного, потому что прошедший день стал в сезоне последним. Назавтра скотину переводили на зимний амбарный постой, и по такому случаю в этот вечер пастуха Ивана потчевали с размахом. Собрались соседи очередника, каждый со своим первачом, и каждый желал сказать добрые прощальные слова. До мая теперь, до нового выпаса. О смерти отца сообщил Юлик, потому что девочки, Триш и Прис, незамедлительно уехали в Москву, ещё днём, достать билеты на ближайший рейс — их в срочном порядке повёз туда Гвидон. Джон ничего не сказал, постоял на месте, потом зашёл к Юлику в дом, забрал там мутную бутыль и ушёл к себе, в пристройку. Шварц подождал какое-то время, но вслед за тестем идти не решился. Подумал, пусть один побудет, свыкнется с мыслью и вообще. С другой стороны, деду девяносто два было, супервозраст. Но… в том-то и дело, что «но». В это самое «но» всё обычно и упирается. И судьбы рушатся, и обиды дышать не дают, и радости, какой ждёшь, не получается. Так и не свиделись сын с отцом, два самых родных человека, два Харпера, два английских аристократа.
Билеты получились на тот же рейс, каким летел Сева. Созвонились и в аэропорт уже ехали вместе, рулил Гвидон. Накануне отъезда позвонила Мира Борисовна, с напутствием. Сказала, Севочка, милый, будь, пожалуйста, поосторожней там, повнимательней. Сам понимаешь, куда отправляют. Такое доверие нельзя не оправдать. Что там у тебя за доклад будет, поинтересовалась из вежливости. Про вредителей, ответил он честно. Мира Борисовна насторожённо умолкла, но потом переспросила, про каких именно вредителей он собирается докладывать. Сева успокоил, терпеливо объяснив, что про вредителей сельскохозяйственных культур, про грибки разные, другими словами. Вернее, про устойчивость самих культур против вредителей. Чтобы у человечества всегда было много хлеба. И чтобы его хватало всем людям на земле. Тогда Мира успокоилась и лишь посоветовала не брать с собой ключи, чтобы не украли в дороге, а пусть лучше Параша, когда он сам скажет, приедет к нему на Чистые пруды и дождётся в квартире, пока он не доедет до дому. И откроет ему сама. А заодно поесть приготовит что-нибудь. И девочке его, этой милой Ницце, не придётся в этом случае беспокоиться и еду готовить. А кстати говоря, умеет она готовить? Продукты покупает? Может, всё же пускай лучше Параша? Как прежде?
Спиркин прибыл в аэропорт на чёрной «Волге», институтской. Штерингасу, зажатому обстоятельствами, вынужденно пришлось представить англичанок академику. И он, стараясь не вызвать ненужного интереса шефа, сделал это вежливо, мимоходом и весьма уклончиво, без детализации. Сказал, это сёстры, как видите, Присцилла и Патриция, живут в Союзе, замужем за родственниками моих знакомых, работают в провинции, преподаватели музыки и английского языка. Потом, после паузы, когда остались с шефом наедине, добавил, на всякий случай, что, мол, по обмену они тут,
Относительно Триш это не было выдумкой. К моменту, когда пришло печальное известие о кончине сэра Мэттью, та была на седьмом месяце беременности. Лотерейный билет, на который ссылалась гинеколог в лондонской клинике, в итоге оказался выигрышным, хотя и с опозданием в годы. Но всё равно, оба были счастливы, и она, и Юлик. Шварц, когда узнал об этом, ещё полгода назад, бросил всё и унёсся в город, за цветами, шампанским и банкой с крабами. Вбухал все деньги, что нашлись, в покупки. Обратно прикатил на такси с калужскими номерами, стал выгружать на траву перед домом многочисленные свёртки, упаковки и пакеты. Затем выдал таксисту двойной счётчик, как и обещал. А ещё отлил в бутылку из-под «Фетяски» тёти-Марусиного первача, в виде дополнительного бонуса за скорость, весёлость и здоровье будущей мамы и её дитя.
— Девчонка у тебя будет, — угодливо отреагировал пожилой таксист, принимая благодарность от счастливого клиента, — они таких любят отцов, как ты, чтоб ласкаться с ними, играться и вообще. Бойких таких папашек, весёлых. А тебе самому девочка тоже лучше, чем пацан. Чтоб ласкаться с ней, играться опять же и вообще. У меня у самого пацанка. Так она как родилась, сразу, считай, ласкаться начала, играться и вообще. А после мы с моей ещё себе родили. Пацана. Так тот, как родился, сразу ж неласковый стал. И дома совсем почти не игрался. И не ласкался, считай, вообще. И с коленок всё спрыгивал, а сам во двор больше бегал, с пацанами играться. И вообще. Ну и доигрался… В тюрьме сейчас, на зоне отбывает. Ещё восемь лет чалиться. А девчонка моя, наоборот, — замуж пошла, свою пацанку родила, внучку мою, так та уже сразу, как родилась, ласкаться стала, играться, и вообще. Скоро говорить начнёт уже, а пока гукает только. Так что с девками лучше, надёжней, веселей. Ласковей. И вообще…
Когда таксист исчез, обдув на прощанье гору подарков синим выхлопом, Юлик медленно опустился на траву, тупо уставился в небо и, вдохнув нерассосавшегося таксомоторного дыма, неожиданно для себя шевельнул губами в направлении жижинского неба, туда, где его могли услышать местные ангелы-хранители:
— Спасибо вам, ребятки, что не подвели… Что услышали… От меня и от Тришеньки. Я отслужу, обещаю. Слышите?
Каким именно образом и когда именно ему удастся отслужить ангелам, Юлик представления не имел. Чувствовал лишь, что слова эти вышли из него не по принуждению, а сами собой. Вернее, кто-то маленький, совестливый, справедливый и очень нужный, с определённой поры поселившийся в его серёдке, лишь слегка подтолкнул их наверх, к губам. И, сделав дело, маленький вновь затих, в той самой своей уютной сердцевине. Сразу вслед за этим резко потемнело, и полил сильный, ровный дождь. Без всякой к тому привычной подготовки. И по-майски громыхнуло вдогонку. Или всё было наоборот, не важно, он точно не запомнил. Тогда они с выскочившей из дому Триш едва успели затащить в дом всё, что он привёз: все эти пакеты с едой и свёртки с подарками. И Шварц догадался, что его услышали. Там, наверху. И схватив жену, утащил её в спальню на второй этаж. А потом они любили друг друга, в приступе внезапно нахлынувшей страсти, как и тогда, тринадцать лет назад, в подвале на Октябрьской, когда Триш увидала писанные маслом по холсту глаза Ирода… А дождь, нескончаемый и монотонный, в это время падал на землю, заливая жижинские крыши и наполняя свежей влагой оживающий после зимней мертвячки глиняный овраг…
Рожать, с самого первого дня, как выяснился факт беременности, решено было в Лондоне. Прежде всего, исходя из медицинских соображений — как и в случае с Прис. А заодно и с юридической точки зрения глянули на проблему — чтобы сразу решился вопрос с гражданством будущего наследника. С каким — естественно, все понимали. Лететь, как и в прошлый раз, когда носила Приска, планировали заранее, примерно месяца за полтора до родов. Однако всё теперь получалось иначе. До срока оставалось два с половиной месяца, но после похорон уже не было смысла возвращаться всего-то на месяц. Тем более что ещё потребуется неопределённое время, чтобы вступить в права наследования, и, возможно, заняться продажей брайтонского дома и лондонского дедова жилья. Нориной небольшой квартиры, как решили сёстры, в качестве перевалочно-гостевого варианта им хватит на всю оставшуюся жизнь. А вырученные средства от наследства можно использовать в целях укрепления финансового семейного статуса. На всё это потребуется немалое время, и этим они смогут заняться сразу после похорон. Родится ребёнок — будет не до того.