Колонна Борга
Шрифт:
Грег с минуту поколебался. Потом спросил:
— А если… ужин на двоих?
— Хоть на десятерых! — горячо воскликнул Шольц.
— Ждите меня здесь, — решился Грег. И он направился в комнату, выделенную Боргу. Здоровье профессора уже существенно улучшилось, однако Катя продолжала присматривать за Боргом по приказу Рогова. Общество молодой девушки и угомонившийся кишечник вернули профессору традиционное для коренного берлинца чувство юмора.
— Добрый вечер, господин капитан! Вы наконец решили меня расстрелять? —
— Я гляжу, вам полегчало: вы больше не похожи на смертельно больного злого бегемота, — не остался в долгу Грег. — Должен вас огорчить, профессор: город по-прежнему в наших руках, а я пришел похитить вашего ангела-хранителя.
И Грег обратился к Кате:
— Катя, я приглашаю вас отужинать в самом лучшем ресторане этого замечательного города.
Катя зарделась от неожиданного предложения.
— Да, но… как же…
— Как же профессор? Профессор, неужели вы будете возражать? — обратился Грег к Боргу.
— Нет, нет! Ну что вы! — воскликнул Борг. — Ступайте, фройляйн, с этим прекрасным молодым человеком и не беспокойтесь ни о чем. Желаю вам отлично провести вечер!
— Нет, вы не поняли, — в смущении запротестовала Катя. — Мне просто не разрешит командир!
— Командира я беру на себя! — самоуверенно заявил Грег. — Идемте!
Он взял Катю под руку и повел ее в канцелярию.
— Товарищ капитан! — обратился Грег к сидящему в задумчивости над картой Рогову. — Прошу вас отпустить со мной в город сержанта Иванову. Обещаю вернуть ее целой и невредимой.
Рогов нахмурился и явно хотел сказать что-то резкое и нелицеприятное. Но тут он встретился взглядом с глазами Кати и, вздохнув, ответил:
— Сержант Иванова! Вы поступаете в распоряжение капитана Берноффа до 24.00.
Грег подхватил Катю под руку, и они вышли во двор, где вдоль стены нетерпеливо вышагивал заждавшийся Шольц. Увидев Катю, он расплылся в улыбке и приложил руку к фуражке.
— Добрый вечер, фройляйн!
Они направились в город. На мосту Катя внезапно остановилась и воскликнула:
— Смотрите! Как красиво! Правда?
Солнце уходило за горы, окрашивая нежными цветами заката оживающие леса на склонах и золотя рябь на реке, поднятую легким вечерним ветерком. Стройный силуэт церкви в лучах заходящего солнца приобрел особую четкость уносящихся вверх, к темно-синему небу, совершенных форм. Противовесом на другом конце площади возвышалось массивное здание ратуши. Немного портила вид странная набережная, уродливой бетонной опухолью выступавшая из берега. Она начиналась метрах в пятидесяти от моста, выходя из берега и врезаясь в плавное течение реки куском овала и также уходя в берег на окраине города. По краю набережной возвышались бетонные столбы с колючей
— А что это за странное сооружение? — спросила Катя у Шольца, указывая на обтянутый колючей проволокой бетонный выступ.
— Местные жители называют это Schwalbeufer, — пояснил Шольц.
— Набережная ласточки? — удивилась Катя. — Какое лирическое название у такого некрасивого сооружения!
— Ласточки тут не причем, — рассмеялся Шольц. — Это странное сооружение построили саперы по указанию начальника местного гестапо. А его фамилия — Швальбе.
— Надо же! — покачала головой Катя. — Увековечил себя… таким вот образом.
— А зачем он это построил? — спросил Грег.
— Не знаю, — пожал плечами Шольц. — Это секретно. Это знают только Швальбе и его начальство в Берлине.
В трактире было малолюдно. Гостей встретила сияющая Анна. Одарив Грега благодарным взглядом, она усадила гостей в уютном уголке, где два столика были накрыты праздничными скатертями.
Анна что-то сказала на ухо Кате: та засмущалась, отрицательно помотала головой, но Анна мягко продолжала настаивать. Затем она обратилась к Грегу:
— Я похищаю вашу даму. Пусть мужчины пока выпьют пива, а у нас есть свои женские дела.
— Куда это они? — с беспокойством спросил Грег, глядя вслед поднимающимся по лестнице женщинам.
— Анна знает, что делает, — успокоил его Шольц. — Она удивительная, очень умная и добрая женщина. Если бы вы знали, как я благодарен Господу за то, что он ниспослал нам встречу!
Шольц замолчал и с рассеянной улыбкой принялся поглаживать скатерть: он явно ушел мыслями далеко отсюда.
— Потучек, выпейте с нами пива! — пригласил Грег.
Потучек принес три кружки пива, уселся рядом с Грегом и сказал:
— Если бы еще на прошлой неделе мне сказали, что я буду пить пиво в компании с американским и немецким офицерами, я бы не поверил. А теперь… Война закончилась! И пусть она больше никогда не повторится.
— А что вы будете делать после войны, Шольц? — спросил Грег.
— То же, что делал и до войны, — ответил Шольц. — Учить детей. Я учил детей любить Отечество, но сейчас думаю, что не научил их главному — просто любить. Любить этот мир и всех людей, которые живут в этом мире.
— Это что же? Значит, и Гитлера тоже любить? — сурово осведомился Потучек.
— Фюрер тоже когда-то был маленький мальчик и тоже ходил в школу. И если бы его научили любить людей, ничего этого не было бы, — с жаром произнес Шольц. — Когда каждый осознает, что в любом человеке живет искра Божья и загасить ее, — значит надругаться над творением Божьим, — тогда наступит вечный мир и всеобщая любовь. Наступит всеобщее Счастье, ибо Счастье и есть Мир и Любовь.
— С такими взглядами в священники надо было идти, а не в СС, — съехидничал Потучек.