Колос времени [СИ]
Шрифт:
Восточная Ливония, замок Зегельс, 1509 год
Грозу, бушевавшую накануне дня святого Варнавы, в Зегельсе запомнили надолго. К утру дождь прекратился, но сизые растрепанные тучи еще полдня тянулись по небу, изредка брызгая вниз холодной моросью.
К полудню завал во дворе успели разобрать, каменные глыбы оттащили к внешней стене и сложили аккуратной горкой, закрепив деревянными подпорками. Но донжон продолжали обходить стороной, стараясь даже не ступать на отбрасываемую им корявую тень. Молния не разрушила башни –
Ночью многие видели сверкающие над донжоном огни и слышали странные голоса, звучащие как бы из неоткуда. Когда же в западном коридоре паласа были найдены растерзанные тела, молва об этом разом облетела окрестные селения и пошла гулять по округу. Никто уже и не сомневался, что ночью сам дьявол, приняв волчий образ, пришел в Зегельс, проникнул в него, несмотря на поднятый мост и запертые ворота и загрыз господина коменданта и его гостя, имени которого толком никто не знал. О том, что последовало за этим, говорили шепотом, гадая между собой: то ли дьявол, не насытившись кровью двух человек, хотел обрушить весь замок в преисподнюю, но не смог, с рассветом убравшись восвояси, то ли Господь по милости своей ниспослал ангела, дабы изгнать нечистый дух, и отзвуки их битвы раскололи башню.
Капеллан трижды с молитвой обошел двор, кропя его камни святой водой, и уже начал было обсуждать с управляющим господином Вегнером, допустимо ли устраивать жертвам оборотня христианское погребение или по совету старожил стоит как можно скорей без огласки зарыть их в замковом рву, предварительно забив в грудь осиновый кол, как вдруг прибыл вестовой от орденской братии. Узнав скорбные вести, ливонец распорядился погрузить тела на телегу и отправить в Крейцбург, родовое владение Хорфов, после чего зашел к фрау Элизе и долго с ней говорил – но вот о чем, не могли узнать даже сплетницы-служанки.
К вечеру небо прояснилось. Тучи, поднявшись выше, тихо истаяли в глубокой прозрачной синеве неба, на прощание расцветив его нежными перламутровыми мазками. Солнце, замершее над самым горизонтом, заливало холмы теплым розоватым светом, золотило стены и шпили притихшего и успокоившегося Зегельса. Воздух сделался необыкновенно свеж и сладок, и легкие дуновения ветра были напоены ароматами цветущих луговых трав.
Вестовой, поговорив также с управляющим, еще до вечернего колокола ускакал обратно в Мариенбург, перед самым отъездом сделав безуспешную попытку проникнуть в донжон – к вящему ужасу замковых приживалов, окончательно убедившихся в отсутствии страха Божьего у всех ливонцев.
Перед закатом слуги-латгалы, собравшись в нижнем зале паласа, развесили по углам и над дверьми связки дубовых листьев, старая Берта затянула над огнем древние тягучие напевы, которыми когда-то пели ее мать и бабки, а молодые служанки, сидя вокруг очага, с испугом и жгучим любопытством вслушивались в монотонный скрипучий голос певуньи. Углы людской постепенно погружались во тьму, в трубе над очагом тоскливо завывал ветер, и глаза, не мигая глядевшие на ярящееся пламя, ловили в нем то отблеск кровавых зрачков оборотня, то взмах
Солнце наполовину ушло за край окоема. Через общинное поле, залитое красноватым светом, по узкой раздолбанной колее со скрипом катила телега. Дорога шла на подъем. Понурая пегая кобыла еле передвигала ноги, спотыкаясь на колдобинах, колеса то и дело увязали в лужах, грозя оставить там проржавевшие ободья. Хозяин телеги, полный немолодой крестьянин в льняной рубахе навыпуск и овечьей безрукавке, устало брел рядом с лошадью, его жена, сидя на передке, клевала носом, не обращая внимания на тряску.
Телега вдруг встала. Задремавшая женщина вздрогнула и вскинула голову, испуганно тараща опухшие от усталости глаза. Крестьянин, глядя в сторону, опустил руку на днище, нашаривая присыпанные соломой вилы.
– Чего там, Улдис? – дрожащим голосом спросила женщина. – Услышал чего?
– Да шевельнулось что-то в кустах, – латыш концом вожжей ткнул в пышные заросли репейника, четко до последней иголки прорисовывающегося на фоне закатного неба. – Глянь сама, у тебя глаза получше моих.
– Не стану я туда глядеть! – решительно замотала головой крестьянка. – Матерь Божья, спаси нас и защити! Говорила тебе, не езжай через поля, по дороге-то пусть дальше, но спокойней! Подхлестни-ка кобылу и поехали скорей отсюда!
– Да ну тебя, раскаркалась… – раздраженно отмахнулся муж, с облегчением убеждаясь, что копошение в репейнике ему только почудилось. – До ночи будем дома.
– Будем, если не станешь перед каждым кустом топтаться!
Крестьянин, ворча, бросил жене вожжи и, обойдя телегу, уперся ладонями в борт. Под колесами сердито чавкнуло, телега, выехав из лужи, выровнялась и куда шибче покатила дальше. Подъем кончился, кобыла встрепенулась и прибавила ходу. Узкая колея вильнула, выводя на тракт, как будто совершенно пустынный в этот поздний час. Обрадованный этим обстоятельством крестьянин, кряхтя, залез на телегу и совсем уж собрался последовать совету жены, как вдруг та с силой вцепилась ему в рукав и, трясясь от страха, воскликнула:
– Ой, Улдис, пропали мы с тобой!
– Да что такое? – встревожился латыш, поворачивая голову из стороны в сторону.
– Там на дороге призрак!
– Да что ты несешь! Откуда здесь призраку взяться, коли еще не стемнело? Известно, что призраки с темнотой появляются, да и то видят их на пустоши и в болотах, а на дороги они не выходят…
Но рассудительные слова мужа оказали на крестьянку совсем иное действие – она тряслась все сильнее и норовила спрятать лицо у него на плече.
– А я тебе говорю – призрак там! Видишь, стоит и вздыхает… Ой, спаси нас Господь! Он никак к нам идет!
Латыш насупился, незаметно осеняя себя крестным знамением. Видел он плохо, а в надвигающихся сумерках трудно было разглядеть что-то дальше лошадиной холки, но через некоторое время на дороге и вправду показалась медленно идущая фигура. Верно, вглядевшись в нее повнимательней, мужчина слегка успокоился и, усмехнувшись в бороду, дернул за вожжи. Жена тоненько завыла, прижимая ладони к лицу, но крестьянин насмешливо пихнул ее в бок: